— Как! — сказал он. — Вы даже не встретили большого конвоя, который проезжал через Рюель в эту ночь?

— Какого конвоя? — спросил Бриссак, обернувшись, чтобы рассмотреть странную фигуру, вмешавшуюся в разговор.

— Я думал, что вы захватите эту добычу, — продолжал женевьевец. — Я сейчас говорил моему племяннику, когда привратник назвал вас: «Графу де Бриссаку посчастливилось, говорю я, это верно его герцогиня послала захватить денежный конвой Беарнца».

— Денежный конвой? — закричали Бриссак и Кастиль. Женевьевец приблизился и как бы нечаянно дотронулся до руки губернатора.

— Шестнадцать тысяч ливров, — сказал он, — новенькими экю.

— Черт побери, славная сумма! — вскричал Бриссак с алчным взглядом, неприметно толкнув ногой сандалии монаха. — Но ведь этот конвой — выдумки, как и кавалерия.

— Вы почему же это знаете? — спросил дон Хозе женевьевца.

— Мой монастырь в Безоне возле Рюеля, где должен проходить конвой. Он должен пройти, потому что сегодня утром приготовляли на смену лошадей для четырех повозок и даже у нас взяли лошадей.

Глаза испанца все более сверкали.

— Вы говорили о герцогине Монпансье — перебил он.

— Да, наш преподобный приор ее друг и послал меня предупредить ее об этом конвое. Я не нашел герцогиню в отеле, но оставил записку. Вот почему, зная, что граф де Бриссак за городом, я говорил себе: его послали навстречу этому конвою, и ему посчастливится.

— Шестнадцать тысяч ливров, — сказал Бриссак, — а герцогиня ничего мне не сказала!

— И вы прямо от герцогини пришли сюда? — сказал Кастиль, любопытство которого удвоилось.

— Да, сеньор, а ворота были заперты.

— Вы знаете, что они заперты всегда. Нет, их теперь отпирают!

— Но зачем вы выбрали эту дорогу в ваш монастырь?

— Это самая короткая.

Все ответы женевьевца были так ясны, так просты, тон, которым они были произнесены, носил отпечаток такой искренности, что испанец смутился до глубины сердца.

— Шестнадцать тысяч ливров! — повторил он.

— Я их пропустил! — вскричал Бриссак. — Вот была бы славная выгода.

Он вздохнул.

— Поеду спать, — сказал он. — Как бы то ни было, мой достойный брат, я тем не менее благодарю вас за ваше сведение. Если на дороге я найду друга верхом на свежей лошади и с пустым кошельком, я передам ему это дело. Спокойной ночи, господа; караульте хорошенько, дон Хозе, я возвращаюсь домой.

— Не можете ли вы приказать отворить для меня ворота? — сказал женевьевец Бриссаку, который уходил.

— А! Это касается капитана, я ничего не могу сделать у него.

— Останься, — шепнул Кастиль на ухо брату Роберу, — мы поговорим об этом.

«Он не устоит, он поедет за конвоем, — подумал Бриссак, — и бросит свой пост. Экий славный монах!»

— Если вы скучаете, племянник, — сказал монах Эсперансу, — пойдите поговорить с этими господами из народной милиции, которые говорят по-французски, как мы.

Эсперанс повиновался странному взгляду брата Робера и пошел к милиционерам, из которых большая часть так громко храпела. Вдруг его остановила рука, крепко сжавшая его руку под столом направо. Он вздрогнул и чуть не вскрикнул, узнав в одном из спящих Понти, левая рука которого закрывала голову, оставляя открытым лукавый глаз, сверкавший, как карбункул. Эсперанс еще не опомнился от удивления, когда налево под этим самым столом два колена схватили его ногу, как тиски. Офицер милиционеров, приподняв с усилием свою голову, отяжелевшую от сна, показал под забралом молодому человеку лицо, при виде которого Эсперанс чуть не упал навзничь.

Все тайны ночи открылись ему. Он спокойно затянул пряжку своей портупеи, удостоверился, что эфес шпаги у него под рукой, потом сел возле Понти, оставив женевьевца, у которого Кастиль после ухода Бриссака спрашивал еще объяснений.

Вдруг раздался быстрый галоп, громкий и звучный голос, как звук трубы, закричал:

— Граф де Бриссак! Здесь граф де Бриссак?

В ту же минуту молодой человек, покрытый потом и вымоченный дождем, спрыгнул со своей лошади и устремился в караульню, крича:

— Граф де Бриссак!

— Я здесь, — сказал губернатор.

— Я прислан герцогиней; неприятельская кавалерия показалась в окрестностях.

— Ла Раме! — закричали Эсперанс и Понти, вскочившие при звуке этого голоса и очутившиеся лицом к лицу с адъютантом герцогини.

— Они здесь! — воскликнул ла Раме, побледнев, как привидение.

Вся караульня бросилась к ружьям и к алебардам. Милиционеры вооружились в один миг. На всех лицах выражались ненависть и воинская отвага.