С гор надвигался ливень. Надо было уходить, а он все стоял. Наконец решился. Но, не сделав и десяти шагов, повернул назад. Мучили сомнения. Дивился: откуда они у него? До сих пор ничего такого не замечал, а тут — на тебе!.. И стал утешать себя тем, что все это естественно. Человек не может без сомнений, как, скажем, без радости или печали. От природы это.

И загадал: если через минуту-две Галя появится — он счастлив. Если же нет, то тут ничего не поделаешь — судьба. Значит, не любила, водила за нос, а он верил. Вспомнил, как, придя со службы, явился к ней и… оказался в дураках. Скрепя сердце, метался тогда по стройке, нервничал и, если бы не Янка, наверняка натворил бы каких-нибудь глупостей. Вот и сегодня, мучаясь, думал о том, что уже ничего не поделаешь, что эта его первая любовь так и останется раной в сердце на всю жизнь.

Увидя приближение ливня, побежал к бараку. Но ливень все же настиг его, опрокинул на голову ушат с водой, сверкнул молнией, пригрозил громом. Платон остановился, снял кепку: лей, заливай, бей, если можешь!.. Пошел шагом… Промокший до костей ввалился в барак, стал переодеваться. А когда ливень кончился, опять, не сказав никому ни слова, ушел на улицу. Требовалось сбросить груз волнений, разрядиться, избавиться от гнетущей тоски. Куда-то уйти… А куда? Ну, конечно же, к Галине! И он ушел. Но вскоре вернулся. Ходил из угла в угол, проклиная непогодь, переживал. Взял у кого-то папиросу, но тут же бросил ее в урну. Не раздеваясь, рухнул в постель, лежал, смотря в потолок, ничего не видя и не слыша. Лишь к ночи, когда за окном спустилась темень, поднялся и быстро ушел. На дворе грязь, слякоть, ну и что ж! До шестого участка каких-то пять километров! Лермонтов вон за тридцать верст на коне скакал, чтобы только взглянуть на молодую княжну. Настоящий мужчина!

Шел, увязая в грязи, думал: «Вадим обманул ее, а теперь, выходит, с повинной?» Но Галина, по его мнению, слишком умна, чтобы допустить новую ошибку. Хотя, как сказать, в жизни может быть всякое. И еще более заторопился. Главное, ее увидеть, а там хоть все сгори! Не окажется дома, найдет у соседей, на работе, из-под земли откопает!..

Дверь открыла Настя. На вопрос, где Галя, стала объяснять, что та отправилась на работу заранее, темень, грязь, а тут еще несчастье — Вадим приехал…

— Что он хотел? — вырвалось у Платона.

— Боже мий, шо тут було! Не приняла его Галя.

— Фу! — выдохнул Платон. — Я так и знал.

Услышав эту историю, Антонио говорил:

— Италия нет развода. Женился — любишь, не любишь, умирай вместе. Но, бывает, жена поучай мужа, потому — обманщик он. Вернется муж поздно, стучит, грохает — открывай!.. Жена слушает, молчит, и у нее соседи — свидетели. Проходит час-два, на дворе ночь, муж начинает кричать, ругаться. И тогда она распахивает двери: ну, входи, рассказывай, у какой пылять-синьеры был! Смотрите, люди, у него голова в перьях!.. А еще пригрозит подать в суд… Измена по-итальянски — это плохо. Шелковым становится муж, понимая, что жена может выгнать его. А развода нет… Молодец Галина, чуть-чуть по-итальянски!

— Будь на месте Галки, — сказал Родион, — я не только бы в дом не пустил, а еще и морду ему расквасил. Пусть знает, как от малого дитяти бегать!

Прокатиться на автобусе, который начал курсировать от заводоуправления до драмтеатра, было великим искушением, но удавалось это далеко не каждому. Автобус перевозил прежде всего работников заводоуправления. Иной раз штатных пассажиров не оказывалось, и тогда ехали все, кто сумел сесть.

Выйдя из библиотеки, Платон встал в конце очереди, раскрыл журнал, в котором печатался «Тихий Дон», и через минуту-две был уже где-то в степи под Вешками, шел вслед за героями романа, волновался, страдал вместе с ними. Больше всего хотелось узнать, как и чем кончится судьба Григория Мелехова, через какие новые испытания поведет его автор.

Очередь то вытягивалась, то укорачивалась: многие, постояв, уходили. Платон и сам не заметил, как оказался чуть ли не первым. В эту минуту и послышался шум мотора. Показался автобус. «Вот теперь непременно сяду», — подумал он, извлекая из кармана рубль, чтобы сразу расплатиться.

Автобус остановился, и в его салоне началась возня: кто-то пытался сойти и не мог. Кого-то сильно притиснули, и он заорал благим матом. Старик, с трудом выбравшийся из машины, умолял подать ему корзину, которую забыл под сидением. Корзина вскоре поплыла над головами людей, из нее что-то потекло — густое, желтое. «Там же яйца!» — закричал старик.

Послышались ругательства, раздался смех.

Но не это удивило Платона. Неожиданно для себя он увидел Галю. Она сидела у окна и с грустью смотрела куда-то вдаль. Увидя Платона, засветилась улыбкой. Припала к стеклу, стала говорить, но голос ее не проникал наружу. Боясь потерять и без того короткие секунды, Платон начал объясняться жестами: я, мол, не могу сесть, а поэтому — сходи ты… Галина пожимала плечами, ничего не понимая.

— Выходи, говорю, из автобуса! Выходи!.. — показывал он на дверь, затем — на себя.

И она поняла.

Ринулась к выходу, но тут началась посадка, навстречу ей двинулись дюжие парни, оттеснили, загородили проход. Стала просить, требовать: «Пропустите же!» Все напрасно. Да и автобус, дав несколько выстрелов, тронулся.

— Сходи на следующей! На следующей!.. — прокричал Платон и побежал через сквер наперерез автобусу.

Срезав угол, он тут же выскочил на остановку, на которой стояло два десятка людей, но автобус, подавая резкие сигналы, прошел мимо. Разгневанный, злой, Платон погрозил кулаком вслед. В ответ какой-то пассажир показал ему кукиш: дескать, Курск-Воронеж — хрен догонишь!