Они улыбаются друг другу. Слова – просто подуманные, но не сказанные – потому что они снова не одни – как на грех! – эти слова останутся между ними, но остальное изменится. Отныне и навсегда изменится, и дальше они вместе станут распутывать клубок, который называется «жизнь».

– Паш, а что случилось-то, с чего такая спешка?

– Да все просто. Сейчас тряхнем одного персонажа на предмет некой информации, и история покушения на Панфилова обретет смысл и форму. И одной проблемой, считай, уже меньше.

Ника усаживается в кресло и кладет ноги на стул, стоящий перед ней. Ей так удобно, а еще она чувствует, что очень устала – она давно уже нормально не спала, и нервы ее на пределе.

В зал входит невысокий мужчина лет пятидесяти. Ника слышит его имя, но это проходит мимо нее – ей не до того. Она вдруг начинает думать о человеке, которого они отчего-то не принимают в расчет за всеми хлопотами – об Игнате Кравцове, могущественном, богатом и зачем-то стремящемся их убить. Правда, это пока только гипотеза.

Сейчас он, наверное, уже в курсе, что они с Максом живы, а значит…

– Это наш охранник Сева Ширяев. Работает три месяца, справляется. – Олешко ввел в зал высокого, очень сильного на вид парня. – Но есть вопрос, Сева. И если ты хочешь дальше здесь работать, ты на него ответишь честно.

– Да, конечно!

– Итак, кому ты сказал, что Максим Николаевич не просто попал в аварию, а на него покушались?

– Никому…

– Ага. Отлично. Тогда еще вопрос: а откуда ты это узнал?

– Я? Я не знал… и не знаю…

– Сева, последний шанс. – Олешко с улыбкой Чеширского кота смотрит на своего сотрудника. – Не лги мне, иначе будешь продавать газеты на остановке. Откуда ты узнал, что на Матвеева было совершено покушение, и кому ты об этом сказал? Помни о газетном лотке.

– Павел Иванович, да я, ей-богу, случайно!

Парень выглядит испуганным, и Ника снова подумала о двойном дне, которое есть у каждого, но у Паши Олешко, возможно, именно это его ипостась – второе дно, и ей неуютно думать о том, что же он на самом деле собой представляет.

– Ну, понятно, случайно. Не тяни резину.

– Я… я был в квартире, когда Максим Николаевич говорил с Александром Михайловичем – передавал разговор с каким-то Рубаном. Я еще удивился – ледяная пуля! И не слышал о такой!

– Так, понятно. – Олешко кивает. – Кому ты сказал об этом? Быстро!

– Я… Даше сказал. Даше Никитиной, секретарше Александра Михайловича…

– Заметь, я даже не спрашиваю, зачем. – Олешко хмыкнул. – Дашка – девка видная, и всякий новый перец пытается подкатить к ней, надувая щеки, в надежде растопить ее сердце. И ты, чтобы показаться значительнее, рассказал ей, что узнал. Так?

Охранник потупился. Признаваться в собственной глупости всегда неприятно, а уж в такой – тем более.

– Свободен. Я потом с тобой разберусь. – Олешко набрал номер внутреннего телефона. – Даша, в зал заседаний зайди-ка. Нет, прямо сейчас.

Человек из прокуратуры молчит, и Ника удивляется его долготерпению. Сама-то она уже поняла, куда клонит Олешко, но не знает всех участников, чтобы сказать, кто редиска, а Олешко, похоже, докопался.

– Добрый день.

Из-за таких женщин вспыхивают войны. Ника смотрит на это чудо во все глаза – она, выросшая в тени Евгении, так и не привыкла к чужим совершенным лицам, а потому искоса смотрит на Булатова: как он реагирует на появление этой девицы? Огромные синие глаза на смугловатом лице, короткая стрижка, высокие скулы, точеный нос, обалденная фигура – что она делает в секретаршах? Если бы она участвовала в борьбе за яблоко (раздора!), Парис отдал бы его ей, к гадалке не ходи, какие там богини…

Но Олешко с Матвеевым, видимо, к ней уже привыкли, а Булатов не выказал заметного интереса, и Ника успокоилась. Надо же, какие случаются на свете идеально сгруппировавшиеся атомы.

– Даша, вопрос – ответ, и без увиливаний. – Олешко смотрит на красотку с дружелюбной иронией. – Сева сказал тебе о покушении на Максима Николаевича. Да? Быстро, ответ.

– Да, что-то говорил.

– Кому ты сказала?

– Я? – Дашины глаза метнулись испуганно. – Никому…

– Ответ неверный. Спрашиваю еще раз: кому ты сказала? И советую хорошенько подумать, прежде чем врать. Так кому?

– Маше Осокиной… мы вместе квартиру снимаем.

– Все, иди, работай. И молча, Даша.

– Да… конечно.

Девушка пятится к двери, испуганно глядя на Олешко. Но он уже снова набирает номер:

– Осокину. Привет, Машуля. Зайди в зал заседаний, пожалуйста. Сейчас, солнышко, – вот прямо сию минуту.

Девушка вполне соответствует своей фамилии – тростинка на ветру. Ника почувствовала себя старой и толстой, глядя на большеглазую Машу Осокину и думая о том, что с сегодняшнего дня сладкого – ни-ни.