На третий день Силыч взял бинокль и пошел на берег. Долго вглядывался в горизонт, но голубой простор льда ничего не раскрывал. К полдню небо нахмурилось, как густые большие брови, нависли над морем тучи. Видимость уменьшилась. Привычный глаз Силыча и то еле различил далекий сероватый дымок. К вечеру он мог уже видеть: во льдах пробивался ледокол, а за ним в кильватере шли четыре товарных судна. Куда они путь держали, Силыч не знал, но чтоб провести пароходы по лиману, покрытому льдом, нужно было от лоцмана много осторожности, опыта, памяти и острого зрения. Глаза у Силыча пошаливали и начинали обманывать. Забыв недавнюю обиду, лоцман уже думал о другом: сможет ли он провести суда по лиману? Греха на лоцманскую душу принимать не решался. И он торопливо побежал к маяку. Задыхаясь, бросился к телефону.

— Пароходы отказываюсь вести, глаза ослабли, курса взять не смогу.

— Какого курса? — спросил Мартьянов. — Лоцман, понимаешь ли ты, что говоришь?

— Дайте отставку. Преступления на душу брать не хочу.

— Зажигай маяк и створные огни, понимаешь? — и повесил телефонную трубку.

Долго Силыч кричал в трубку, что он хозяин здесь и командовать собой не позволит. Телефон молчал. Это было гораздо внушительнее, чем повелительный тон Мартьянова. Силыч бросил трубку.

— Товарищ, аккуратнее обращайтесь. При таком ударе печенки у телефона отшибете…

— Указчик нашелся. Хозяева-а!

Силыч выругался и выбежал из дежурки.

Было уже темно. Далекие просторы лимана исчезли. Море погрузилось во тьму. От маяка в направлении к мигающим огням пароходов тянулась грива подводных рифов. Что будет, если ледокол сядет тяжелым корпусом на острия подводного камня? «Не мешай, капитан, дело мое сурьезное. Как на мель судно сядет или бок проткнет о камень, кто отвечает? Лоцман Петр Силыч ответ держать будет…»

— О-о, мать честная!..

И желтые косяки света разрезали темно-синюю даль лимана. Силыч зажег маяк. Опасения лоцмана были напрасны. Пароходы не пришлась вести по лиману. В тайге, в распадках долго перекатывались отрывисто-короткие гудки, наполняя ночь сиплыми звуками. Пароходы вошли в бухту и отдали якоря.

Мартьянов готовился принять официальный рапорт от заместителя, ругнуть за опоздание, но все повернулось по-иному. Он только выслушал короткий и деловой рассказ Шаева о жизни экипажа. Поднявшись на борт парохода, командир встретился с помполитом. Шаев, невысокий, толстоватый в бекеше, вышел ему навстречу из каюты, покачиваясь, схватил пухлыми пальцами его руку, крепко сжал и потряс.

— Заждались пароходов! — начал Мартьянов.

— Хватили горя в пути. Впрочем, кто горя не видал, тот и счастья не знает, — Шаев добродушно рассмеялся.

Они стали спускаться с парохода вниз, на лед. Там их ожидал автомобиль. Круглов почтительно поздоровался с комиссаром, взяв аккуратно под козырек, и быстро открыл дверцу. Командиры сели, и автомобиль покатил по бухте, поднимая за собой снежную пыль.

— Сейчас смешно, — рассказывал Шаев, — а в море не до смеху было. Я понимаю теперь, как это происходило. Когда производилась погрузка пароходов, в воротах Владивостокского порта остановили японского консула. Хотел попасть на пристань. Задержали и вежливо предупредили: «Сюда нельзя въезжать на машине». «Я прогуляюсь пешком», — ответил. «Место-то неинтересное для прогулки: нефть, дым, шум», — говорили ему. «Я люблю наслаждаться портовым пейзажем». Ему вежливо предложили любоваться бухтой с Ласточкиного гнезда. Обиделся, но уехал восвояси… А часа через два, когда грузили ящики с «леспромхозовским инструментом», — Шаев лукаво подмигнул, — в тупик, где шла погрузка, загнали состав порожняка и задним вагоном разбили несколько ящиков. Из них вывалились винтовки, ручные пулеметы, диски… Поднялся переполох. Там же стояли снарядные ящики, мог произойти взрыв…

— С расчетом действовали, — поспешил вставить Мартьянов.

— Вот именно. Красноармейцы бросились к этому месту и закрыли его своими телами. В это время с площадки одного вагона спрыгнул подозрительный человек. Красноармейцы задержали. Оказался японским подданным, служил в консульстве. «Значит, пронюхали, — подумал я, — будет дело. Это только цветочки, а ягодки впереди». И получилось так, как подумал, но случилось это уже не в порту, а когда пароходы были в море…

Автомобиль на подъеме забуксовал. Круглов выскочил, повертелся около машины и побежал вниз за песком. Шаев предложил пройтись. Подниматься на берег было скользко и трудно. Помполит расстегнул бекешу, сдвинул на голове шлем, подставив ветру крутой, высокий лоб.

— На пароходе разучился ходить. — Он остановился, повернулся и посмотрел на бухту.

С высокого берега вид резко менялся. Пароходы, стоящие в отдалении, казались маленькими. Отчетливо обозначились берега с множеством закрытых заливов.

— Удобная бухта.

— Замечательный порт будет.

Слева перед ними протянулась горная цепь, уходившая на запад. За ней еще выше громоздилась другая, третья… Когда командиры поднялись на крутизну, перед Шаевым раскрылась вся местность с резко изрезанным рельефом. Он увидел постройки, раскинувшиеся на склоне, спросил:

— Поселок?

— Наш город, — с гордостью ответил Мартьянов.

— Не вижу.

— Будет.

— А-а, будет… Понятно… — Шаев усмехнулся.