— Ты все же предполагаешь, что новая революция может произойти?

— Она безусловно будет! Я рассчитываю на новое поколение — на новое поколение дельцов. Почему-то, когда произносишь слово «дельцы», сразу возникает в башке образ — «русский мафиози». Я же говорю о дельцах, которые, возможно, допустят существование мафиози — но для них это будет такое, второстепенное дело. Дельцы, вооруженные компьютерами, международным опытом, зарубежными связями — они смогут изменить лицо страны и ее будущее.

— И помогут сделать процесс необратимым… — вставил я.

— Да! И вообще, Россию может спасти только ее принадлежность к Западу, к западной цивилизации: только в этом контексте страна может уцелеть как таковая. Иначе она распадется — с превращением многих ее частей в маленькие фашистские, террористические княжества.

Сегодня этому нашему с Аксеновым разговору примерно 15 лет…

— Поговорим о другом, — предложил я. — Вот сейчас пришла из России информация: толстые журналы — те, что являлись носителями российской литературы, средством ее сохранения, — лишаются государственной поддержки. Как бы ты оценил такое обстоятельство?

Годы спустя в разговоре с Губерманом мы вернулись к этой теме — она по-прежнему оставалась злободневна и для нас не стала безразлична и спустя годы — наш с ним разговор я перескажу позже в одной из следующих глав.

А тогда Аксёнов рассуждал примерно так:

— Толстые журналы — наша традиция, которую не хотелось бы терять. Может быть, если бы нашлись среди промышленников, среди хозяев частного капитала люди, которые обеспечили бы стабильную финансовую поддержку, организовав некий комитет…

— То есть, помощь должна быть обезличенной? Не так, что конкретный меценат дает деньги на конкретный журнал…

— Нет, я говорю об образовании специального фонда для поддержки — не вообще русской литературы — это слишком абстрактно, а именно толстых журналов. Что было бы куда лучше, чем правительственная поддержка. Какая-то помощь журналам должна происходить. Другое дело, что некоторые редакторы уже начинают искать альтернативные источники, и успешно: сейчас они гораздо меньше зависят от подачек правительства. «Знамя», например, более или менее успешный в этом смысле журнал — он уже меньше зависит от государственной дотации. А «Новый мир», он только на этом и держится: там специально сокращают тираж, чтобы уложиться в выделенный государством бюджет.

Ну, закроются эти журналы — и что? — продолжал Аксенов.

— Можно, конечно, сказать так — забудь, их время прошло! И вообще, они все коррумпированные, советизированные, столько уже там грязи напечатано — надо их вообще забыть! А все равно не хочется: ведь кроме дерьма в них много было хорошего. И борьба шла, и время ломалось… Там жила задавленная, но какая-то мысль, какой-то талант жил все-таки. Да и вообще, толстый журнал вошел в традицию русской интеллигенции.

И еще новое обстоятельство — эти журналы в Москве никогда и не купишь. Я был поражен, узнав, что их покупают прямо в редакции: просто приходят читатели в редакцию — и покупают.

— Ты в последнее время часто приезжаешь в Россию. Как там писатели в новых условиях, продолжают ли работать?

— Знаешь, продолжают. И литература продолжается, есть некоторое оживление. Это я еще в 93-м уловил. В 92-м наблюдался, я бы сказал, полный маразм, распад и вонь. А в 93-м я приехал зимой и смотрю — они все, мои друзья литераторы, оживленно ходят, с тусовки — на тусовку. Стоят с коктейльчиками, треплются: кто, чего, куда… А тут еще премии появились, и вокруг этих премий начинается некая возня… В общем, какая-то литературная жизнь идет.

— Чтобы с коктейльчиками стоять и говорить «за литературу» — наверное, не обязательно быть большим писателем…

— Но это часть литературной жизни! Это очень важные вещи. Коктейльчики и даже сплетни литературные существуют. Хотя, собственно литературный процесс замедлен. Но он всё таки — есть! Я вот в прошлом году летом в Керчи познакомился с молодыми 20-летними поэтами — и увидел, что они как-то хотят сохранить литературу, там что-то есть обнадеживающее. Такая богема, понимаешь! Но пьют — пьют слишком много. Хотя там всё это всегда было… И это тоже говорит о чем-то: существует жизнь. Так что поле пустым не останется — оно может временами хиреть, и, кажется, вот уже совсем ничего не останется… а потом новое начинает пробиваться. Русские мальчики — они не могут без литературы. Ну, хотя бы для удовлетворения своего тщеславия…

— Но вот, представим себе ситуацию: Аксенов сегодня живет в России. Живет постоянно. Нынешняя среда — не отбила бы она охоты к писательскому занятию?

— Не свали я оттуда, я, видимо, писал бы. Но иначе, потому что как-то иначе бы всё воспринимал. У меня, как у нас у всех здесь, образовалась определенная ментальность. Сегодня мы просто не сможем вернуться туда. Не физически — физически, так сказать, мы постоянно возвращаемся. У меня и квартира теперь есть в Москве, так что я как-то даже не чувствую, что совсем уж оторван от страны. И я возвращаюсь туда — но совсем вернуться туда не можем. Мы «испорчены» эмиграцией, мы еще не стали американцами и немножко перестали быть русскими.