В «Чине погребения» роспись участников дневания занимает в несколько раз больше места, чем описание самих похорон. С одной стороны, для современников дневание было почетной обязанностью, дававшей возможность проявить верноподданнические чувства ко всей правящей фамилии. С другой стороны, участие в карауле было неким знаком степени приближенности представителей различных фамилий к правящей верхушке. В первую очередь задействованы были родственники. В похоронах мужчин у могилы несли дежурство мужчины, у женских могил дежурили дамы. В данном случае в дневаниях принимали участие представительницы семей: Черкасских, Апраксиных, Долгоруковых, Салтыковых, Волконских, Лихачевых, Шереметевых, Львовых, Лопухиных, Хованских, Жироваго-Засекиных, Нарышкиных, Стрешневых, Голицыных, Мусиных-Пушкиных, Головиных, Шаховских и др. По сути дела, это достаточно полный список представителей элиты общества. Кроме них дежурили у могилы представители московских чинных людей, стольники и дворяне по пять человек в сутки, фамилии их, в связи с небольшой значимостью, не указаны. Отказ от участия в дневании надо было объяснить уважительной причиной, ее отсутствие могло навести на различные мысли о причинах, побудивших некоторых дам пренебречь почетной обязанностью.

В похоронах своей тетки Петр I проявил такт и уважение к родственнице, не изменяя сложившийся в XVII в. ритуал: похороны происходили быстро, состав процессии, маршрут следования, использование цвета – все традиции были соблюдены. Царь продемонстрировал терпимость по отношению к своим сводным сестрам, из документа следует, что царевна Софья также принимала участие в шествии наряду со своим единокровным братом. Отмечены были новые наряды царского окружения – черные французские и саксонские кафтаны.

При внимательном отношении к вопросам этикета кажется странным безразличное отношение Петра к смерти своих новорожденных детей, особенно девочек. Вебер пишет о смерти царевны Натальи Петровны, родившейся 3 марта 1713 г., скончавшейся 27 мая 1715 г. и похороненной в недостроенном Петропавловском соборе в Санкт-Петербурге. Через день после этого печального события царь со всем двором отправился в Кронштадт. Описание похорон и траура отсутствует, зато говорится о веселом празднике, устроенном царем: Петр I пригласил всех в «увеселительный домик Петергоф», где все напились, принимая венгерское из рук царицы (!). [192]

Детская смертность была велика, супруги и подруги царя не страдали бесплодностью, смерть новорожденной девочки, которая не могла по определению принимать участия в династических претензиях на престол, не очень трогала родителей. Установить, где были похоронены мертворожденные, умершие в родах или сразу после них дети, пока не удалось. Иногда остается непонятным, по какой причине кого-то из детей везли хоронить на далекое расстояние, как это было, например, в случае с сыном Петра I царевичем Павлом Петровичем, родившемся 2 января 1717 г. в Везеле (Пруссия), скончавшемся на следующий день 3 января и погребенным 12 марта 1717 г. в недостроенном Петропавловском соборе Санкт-Петербурга. [193] Причины, побудившие царя перевозить тело новорожденного младенца для похорон через половину Европы, неясны. В связи с этим не всегда возможно указать точное количество царских детей, и вопрос об истинном количестве детей Петра I, даже рожденных в официальных союзах, остается открытым.

Новый церемониал похорон нашел применение при погребении кронпринцессы Шарлотты-Христины-Софии, жены царевича Алексея Петровича (урожденной принцессы Брауншвейг-Вольфенбюттельской) (18.08.1694–22.10.1715, погребена в Петропавловском соборе 27.10.1715 г.).

12 октября 1715 г. она разрешилась от бремени великим князем Петром Алексеевичем и скончалась через 10 дней после родов. Царь «смотрел анатомии принцессы», т. е. участвовал во вскрытии ее тела, на что указывает Ф.-Х. Вебер. [194] Тот же автор свидетельствует и о бальзамировании тела, с непокрытым лицом выставленного перед похоронами в дворцовой зале.

В день похорон принцессы 27 октября 1715 г. супруга Петра I Екатерина Алексеевна родила сына, также названного Петром. Празднества и ликования по случаю рождения царевича Петра Петровича продолжались целых 8 дней, очевидно, в связи с тем, что за печальным последовало радостное событие – царица подарила супругу законнорожденного возможного наследника престола, траурные мероприятия отошли на второй план, уступив по значимости событиям более жизнеутверждающим. 6 ноября 1715 г. был совершен обряд крещения новорожденного. Восприемниками стали короли датский и прусский, обряд праздновался с особым великолепием. На том же острове Енисаари (Заячьем), где 27 октября в Петропавловской крепости хоронили Шарлотту, был устроен фейерверк. [195] Все перемешалось: похороны, устроенные с театрализованным, западного образца ритуалом, и празднование в честь рождения мальчика, которому предопределялось стать наследником престола, но который погиб при не вполне понятных обстоятельствах 25 апреля 1719 г.

По данным ряда отечественных исследователей, [196] это была первая церемония погребения в России, исполненная по европейскому образцу. Однако описанные выше похороны с систематическим участием в них самого Петра, реформирование церемониала на протяжении конца XVII – начала XVIII вв. позволяют однозначно сказать, что данное утверждение не основано на реальных фактах. Похороны кронпринцессы Шарлотты-Христины-Софии далеко не первые, проведенные по западноевропейскому образцу, но от этого не менее интересные.

С данным церемониалом связывают и новую традицию пушечной пальбы, которую царь очень любил и вводил в траурный ритуал, если не взамен, то в дополнение к колокольному звону, принятому издревле. Петр I, задумываясь о траурном пушечном салюте, хотел, чтобы это соответствовало западноевропейскому образцу. Не зная, следует ли при погребении принцессы салютовать из пушек, он послал узнать к пленному шведскому генералу графу Питгеру, который ответил, что салютовать выстрелами не принято, но лифляндский барон Ливенвольде (представитель свиты покойной принцессы) внес сумятицу в решение вопроса, утверждая, что, напротив, принято делать 90 выстрелов. «Петр очень тогда обозлился на Питгера за „ложные показания“ и велел сделать ему строгий выговор. Когда процессия с гробом принцессы выходила из двора, Петр, заметив ганноверского и голштинского посланников, на ухо спросил их еще раз – следует ли салютовать или нет. Тот и другой ответили отрицательно, и таким образом, только в последнюю минуту вопрос был решен». [197]