Обухов Виктор Альбертович
Шрифт:
А я сидел и молчал. — Действительно, Купальская ночь!.. Как я сам не сообразил!.. — С такой поправкой все становилось понятно. — Не то, чтобы понятно, но со сказочной стороны можно было найти ключ ко всему происходящему… — Однако я все ж временами вспоминал, что имею дело с сумасшедшим. И что неприлично принимать на веру все, что он скажет.
— Покажи мне их, — услышал я Сашкин голос.
— Кого? — не понял я.
— Штучки эти. Клад свой. Из-за чего весь сыр-бор…
— Сейчас.
Но рука моя почему-то лезла в карман с неохотой. Словно бы мне было жаль показывать Сашке свое богатство, — или я боялся чего-то…
Сашка долго и серьезно разглядывал бусину и монетку.
— А ну, переверни монету… Это рога…
— Какие рога?
— Вон, видишь, от дырки идут…
— Ну ладно, пусть рога. Что это вообще?..
Сашка медленно разогнулся и посмотрел на меня.
— Не знаю… — сказал он. — Догадываюсь, но лучше помолчу. Тем паче, что догадываюсь я очень смутно. — Это больше, чем я понимаю… это хуже, чем я понимаю…
— Что? Что?..
— Не знаю. Зачем тебе это досталось — не ведаю. Лучше б им там оставаться… Так мне кажется… Убери их… Или стой. — Ты ничего не чувствуешь?..
— Не знаю… — неуверенно сказал я и прислушался. — Ветер тонко пел в щели окна. Жук точил дерево. Гудел ток в проводах. Глухой шум. Словно дальний ропот барабанов.
— Мерный ропот барабанов… глухой шум… звуки какие-то…
— Опять голоса слышишь?.. — прошептал Сашка, дернув меня за подол рубахи.
— Да… кажется, да… «Ты слышишь? — наше время пришло. Ты слышишь? — близится срок… Степная жуть поднялась на крыло, взметнула вихрем песок… Тускнеют звезды, застыв на лету, луна скрывается прочь… Болотные боги глядят в темноту и жадно нюхают ночь…»
— О, Господи… — прошептал Сашка и перекрестился.
— Жуть какая. Неужто я прав?..
…Я не успел спросить его, что он имел в виду. Я случайно взглянул на окно и похолодел.
— Саша…
…В окно на нас глядели тускло-желтые ненавидящие глаза. За ними клубилась чернота, и нельзя было разобрать очертаний…
— Вижу… Но как?.. Но почему?.. Откуда она знает, что мы здесь?..
— Как — откуда? Вы же здесь живете…
— Но она никогда сюда не входила. Я думал, она не может сюда войти… Да она и не может… А ну-ка!..
Сашка быстро перекрестил тучу в окне. Туча колыхнулась, раздался тот же леденящий плач, но глаза не исчезли. — Она продолжала оставаться у окна.
— Боже мой… — еле слышно прошептал Сашка, — что же теперь будет?..
— А что? В чем дело?..
— Ты же видишь, — не уходит… Что же ей приказано?
— А что может быть?
— Не знаю. Они не любят креста. Скрываются. А она — видишь… Кричит, но терпит… — Готовься к худшему, — неожиданно бодрым голосом сказал Саша и весь словно бы распрямился. В руке его просиял нож.
— К какому худшему?
— К какому угодно. Верно, ее послали на гибель. Она не уйдет.
— Кто послал?..
— Кто, кто… некто. Этих тварей тоже на гибель посылают. Когда необходимо.
— Откуда вы знаете?
— Я же говорил. — Смотри, войти пытается…
Действительно, ведьма с размаху грянулась о стекло. Стекло загудело, но выдержало. Раздался тот же ужасный плач.
— Я же говорил — место хорошее… Но вот беда — теперь из него не выйти.
— Как? Почему?..
— Если ее на гибель отправили — она теперь и днем не уйдет. Вообще не уйдет, пока свое дело не сделает. Или не погибнет.
— А если погибнет?..
— Значит, погибнет. Еще тогда посмертно вернется, коли дело не сделает. А сделает — все. Такие упырями не становятся. У них тоже смертников награждают…
…Странно, но сейчас, когда Сашка говорил самые безумные из всех своих речей, я его сумасшедшим не считал. — Впрочем, я тогда вообще ничего «не считал». Я чувствовал только ужас. Ведьма все налетала на стекло и с плачем откатывалась. Я следил за ней с замиранием сердца: а вдруг… сейчас?..
— Да что же ей все-таки надо?..
— Ты что, так и не понял? — Штучки твои… Или одна из них… на свое горе ты их нашел. Ну, ничего. Кто знает, может, она все-таки уйдет?.. Хотя… не похоже… Но, может, отсидимся. Главное — ничего неверного не сделать. Не нарушить защиту…
— Вот ***! — выложил я свою злобу в самые отвратительные слова.
В тот же миг стекло вдребезги разлетелось. В комнату ворвался черный смерч, крутанулся на полу, оборотился огромной кошкой… она с воем прыгнула мне на грудь. Перед глазами все поплыло; я безучастно уже отметил, как Сашка загородил ей дорогу. Блеснуло серебро лезвия. Он упал, отброшенный, а кошка выла и каталась по полу, проваливая гнилые половицы и пытаясь лапами выдернуть нож из брюха. Я медленно добрел до порога и выпал на улицу. Кажется, за мной рухнул дом.