Да и годы совмещения работы с учебой, отсутствие полноценного отдыха здоровья не прибавляли. Конечно, много значат способности, дарования, когда все кажется легким и интересным, но я сам, наведываясь к нему в эти годы, просто не мог не заметить его бледности, изнуряющей бессонницы, предельной усталости.

Так жили тогда многие. И народное государство, трудовые коллективы умели это ценить, создавали необходимые условия для их развития и роста. Именно из таких упорных, трудолюбивых, одаренных рабочих получались потом отличные инженеры, командиры производства.

Брата я нашел сразу же, как только подошел к новым кирпичным гаражам. Рядом с ними на чистой травяной лужайке тот что-то высматривал в двигателе своего «Москвича».

— Как ты меня нашел? — удивился он.

— Так язык… — Я хотел было напомнить ему пословицу, согласно которой язык и до Киева доведет, но вид сияющего «средства передвижения» сбил меня с толку. — А Галя сказала, что не новый… И это вообще не «Москвич»…

По всему, брату понравилось мое замешательство. Довольно посмеиваясь и намеренно затягивая с ответом, он осторожно опустил крышку капота и достал из кабины пачку болгарской «Шипки». Я в ту пору еще был стойким противником этой глупой мужской забавы, но за компанию задымил вместе с ним. Это несколько позже, когда меня, молодого главного редактора республиканского книжного издательства, начнут оголтело травить мои же вчерашние друзья-товарищи, навешивая один ярлык страшнее другого, сломаюсь, задымлю и я. Но об этом тогда мне знать было не дано, и я просто поддержал хорошее настроение брата.

— Галя правду говорит — не новая. Даже очень старая… — пожал плечами Эдик.

— Ну да! Ни одной царапины, — считая это розыгрышем, отмахнулся я. В технике я до сих пор не разбираюсь, кроме велосипеда, да и то старого, простого дорожника, так что ввести меня в заблуждение большого труда не составляло.

— Давай, однако, посидим, — распахивая дверцы машины, предложил брат. — Теперь, когда все сделано, можно себе позволить.

Лицо, голос, жесты свидетельствовали о том, что он рад, даже счастлив, но, приглядевшись, я заметил и усталость, скрыть которую было невозможно.

Мы заняли переднее сиденье, и он слегка тронул ключ зажигания. Двигатель отозвался мгновенно, тихо, ласково, как сытый кот, заурчал. Послушав это довольное урчание, брат стал рассказывать.

Оказывается, никакой машины покупать он даже не планировал. Во-первых, потребуется весьма солидная сумма, во-вторых, автомобилей в ту пору в Союзе выпускалось более чем мало, а отсюда — очереди на много лет вперед. В-третьих, личная семейная машина в народе все еще рассматривалась как необязательная роскошь, без которой можно и обойтись. Другое дело — квартира, хороший холодильник, тот же телевизор или, на худой конец, поездка на море…

— Все случилось как-то неожиданно, случайно. Поехал я прошлой осенью в командировку в Москву. Остановился, как обычно, не в гостинице, а у родственников, Петровых. Так вот Дуся мне и говорит…

Тут надо сказать, что к этому времени брат уже работал на заводе синтезкаучука начальником проектно-конструкторской службы и бывать на родственных предприятиях или в той же Москве ему приходилось довольно часто.

А Дуся — это наша двоюродная сестра, сразу же после войны вышедшая замуж за молодого лейтенанта-фронтовика Анатолия Петрова и уехавшая с ним в места его неспокойной военной службы. В Стерлитамаке Дергачевы (а она — одна из них) и Петровы жили неподалеку друг от друга на Трудовой улице и молодые были знакомы с детства. Потом, помотавшись по отдаленным военным гарнизонам, они осели в Москве. Уйдя в запас майором, Анатолий нашел себе какое-то дело в только что построенном МГУ имени М. В. Ломоносова на Воробьевых горах, а Дуся (Евдокия Сергеевна — заслуженная учительница России) продолжала трудиться в школе, время от времени радушно принимая в своей небольшой квартире навещавших их земляков.

Так вот, однажды Дуся и говорит Эдику:

— Видел у подъезда, под кленами, машину? Почему бы тебе в обратную дорогу не отправиться на ней? Водить умеешь, даже права имеешь, за чем же дело стало?

Вытащила за руку на улицу, вместе и раз, и другой обошли машинешку, смахнув нападавшие кленовые листья, сели на лавку подумать. Чтобы лучше думалось, сестра пояснила:

— Хозяин ее в нашем же доме живет. Лет десять как уже не ездит. Да и наездил, говорит, всего семь или восемь тысяч. Не знает как избавиться, больших денег не запросит, не из тех…

— Вот так я стал владельцем этой техники, — довольно смеется брат. — Хозяин запросил чисто символическую сумму, которой меня выручили Петровы, и через день я покатил в свою Башкирию. И знаешь, за всю дорогу ни разу даже не чихнула. С виду неказистая, но сделана на совесть. Не то что нынешние таратайки массового производства.

Потом, чтоб уж совсем соответствовать лозунгу «Советское — значит отличное!», он разобрал ее до последнего винтика, промыл в бензине, что нужно почистил, смазал, с кузова пескоструйкой снял старую краску и покрасил заново. Что и говорить, работа огромная, и вот все завершено, на душе праздник.

— И все-таки, — не унимаюсь, — что это за марка? Не «Москвич» же в самом деле.

— «Москвич», — по-прежнему улыбается брат. — По-моему, второй еще модели. Ну, поехали?

— Прямо вот так, сейчас? — оторопел я.

— А что мешает? Куда?

— Ну, если так… на Трудовую!

И мы покатили — легко, мягко, ничуть не отставая от новых «Жигулей» и совсем других «Москвичей». Благо, дорогущих иномарок на наших дорогах еще не было. Даже чиновных «Волг» было совсем мало.