Шрифт:
Вид скромных валов с деревянными заплотами и деревянными же башенками оскорблял его несбывшиеся ожидания, горько разочаровывал. После того, что осталось в памяти о городах покинутой родины, досада и оторопь рвали душу. Неужели не понимают здешние князья, что при таком обилии врагов не устоять деревянному Киеву? Похоже, что с тех пор, как утвердил его великий Кий, тут мало что изменилось. Варягам Аскольду и Диру с их варяжской дружиной, может, все равно, они тут чужаки и временщики, но о чем думают сами русы? Это же их отчая земля, единственная на свете…
Нет, не это виделось в мечтах Ягиле, не этого ожидал он увидеть на Непре-реке.
— Ну вот, — повторил он убитым голосом. — Русь… Киевская…
Кроме этой, Киевской, он знал еще Северскую, Венедскую, Новгородско-словенскую, погибшую Сурожскую. И каждая сама по себе, каждая в особицу. Поначалу он думал уйти в Северскую землю, но вспомнил отца Заряна, его слова о необходимости всегда быть с Киевом, и ослушаться не посмел.
Единственное, что грело сердце, — вера пращуров здесь еще держалась. И хотя князья огречились, святилища Влеса на Подоле и Перуна на Горе стояли, и люди к ним шли. Ради этого и привел он сюда свой род.
— О чем, брат, тужишь? — окликнул его Добрец, подходя с двумя заступами в руках. — Если думаешь, с чего начать, так я уже решился: первое, что нам нужно, так это крыша над головой.
— Успеем ли? Просич [36] ведь на дворе, — шагнул ему навстречу Ягила.
— Пока не об избе речь. То впереди. А для начала без землянки нам никак. Вон женщины наши с детьми малыми стынут. А просич киевский не то что в Суроже — зима тут, по всему, иная.
36
Просич —месяц ноябрь по современному календарю.
Ягила согласно покивал, взял один из заступов и напомнил о лошадях, которые сейчас, стреноженные, жевали пожухлую траву.
— Для них из жердин тоже что-то сладим. И хотя бы этой сохлой травы воз-другой на зиму насерпить надо. Когда все успеем?
— Главное — начать. А там и женщины помогут.
— А соседи? Как они?
— Вон места под землянки выглядывают. Сейчас у всех забота одна — тепло.
Выбрав место, отмерили нужное количество шагов, определили, где устроить вход-выход, и принялись за работу. Блага и Милица покормили малышей, устроили в мягкой рухляди воза, подошли поглядеть.
— Не мала ли будет земляная крепость наша?
Это — Блага. Язычок у нее всегда остер, ни о какие беды не изотрется. А вот Милица все больше молчит, о чем-то думает. Может, и она собирается искать свой род? Ведь сама из этих краев, с Киевщины. Если после того, как разъехалась дружина Добреца, уйдет и она, совсем худо станет.
По настоянию Благи яму под землянку увеличили еще на шаг и, не отвлекаясь на разговоры, продолжили еще усерднее ворочать землю. Только Добрец попросил-наказал:
— Пока мы тут заняты, соберите на ночь хворост.
Для чего, сколько — Блага сама знает. Она у него домовитая, только дай волю.
К вечеру яма была уже Ягиле по плечи. Немногословная Милица спустилась, огляделась и как бы сама себе сказала:
— Если сверху чем-то прикрыть, а посередине устроить очаг, можно бы и заночевать. Все не на ветру…
Братья переглянулись и молча заторопились в лес, благо он рядом. Нашлись и камни, не ахти какие, но на временный очажок сгодятся.
После скорого ужина довершили начатое, перенесли с возов необходимое для постелей, разостлали на мягкие еловые ветки, разожгли в ямке очажок и впервые со времени отлучки из дома уснули теплым спокойным сном.
Говорят, сны на новом месте вещие, через сны боги разговаривают с людьми. Но ничего вещего на этот раз не было. Ягиле снилась Милица, кормящая грудью свою девочку. Добрецу — табун диких степных лошадей и прощание с дружиной. Женщинам и малышам не снилось ничего: одни очень устали, другие еще не знали, что это такое.
Когда через несколько дней землянка была готова и ее заселили, пошел первый снег.
— Ну вот, — сказал Ягила Милице, — я же говорил: будет еще у тебя твой снег. Радуйся.
— Ты обещал и я верила, — перекатывая из ладони в ладонь белый катышек, улыбнулась та. — Ты, Ягила, такой надежный, такой добрый, такой… верный… и душевный, что…
Чтобы не показать своих слез, отвернулась, запрокинула голову, ловя губами мохнатые хлопья. Договорила, когда справилась с нахлынувшим волнением: