Шрифт:
Спохватившись, Ягила сам разлил по кружкам квас — пейте, мол, очень уж жаркий ныне день! — и, вспомнив, на чем пресекся, продолжил:
— Ну вот и побили они наших. Погибель свою видя, побежали те в степь. И там они осерчали, силы свои собрали и пошли на эллинов опять. И повергли их. Это боги сделали их дерзостными и руки их укрепили. И они победили, хотя крови много зря пролилось…
— Мотайте на усы суть сказанного, — подмигнул молодым воинам Добрец, — благо они у вас уже выросли. У войны свои уставы суровые. А суровые для того, чтобы выстоять и победить. Это не поселянская драка, где нынче побились, а завтра помирились. Сеча — это на смерть, сами знаете. Так что прав брат Ягила: расслабляться воину нельзя. Вот когда будет последняя победа и ты жив остался, тогда боги сами благословят… А квасок-то у тебя, Зарянка, и впрямь хорош. Точно со льда. Плесни-ка нам еще…
Ягила был доволен службой брата (стал сотником, может и тысячником стать!), поддерживал его дружбу с новгородцами, привечал, слушал их, а они его. Вот и сейчас, заметив, как переглядываются Зарянка с приезжим молодцем Всеславом, даже повеселел душой, оживился:
— Таких горестей в нашем бывалом много. Можно бы еще князя Криворога вспомнить, как он наш Сурож освободил, а после победы греки его, как мальца неразумного, опростоволосили, и мы опять оказались под ними. А для чего я вам все это вспоминаю? Война, сыны мои, не только соперничество мечей, но и соперничество умов. Воюйте умно, без коварства, но и не очень уж бесхитростно. Вы еще молоды, у вас, может, еще много битв впереди, берегите себя, вы нужны Руси.
Помолчал, подумал и не удержался, высказал заветное:
— Мы не кияне, не поляне, а сурожцы. И есть у меня, как у всех суренжан, большая мечта — пойти в земли праотцов наших, чтобы вернуть их в лоно русской державы. Явиться во всеоружии, с такими славными воями, как вы. Очень жажду того, сам меч возьму, род свой на коней посажу, только было б то поскорей. Как думаете, решатся на это князья наши?
Теперь задумались молодые.
— Мы — хоть сейчас! — первым отозвался Всеслав. — Сколько можно терпеть таких мизгирей на русской земле?
— Верно сказал Всеслав, — поддержали друга и остальные. — Войско у нас наготове. Пора, пора в новый поход!
Чувствуя нетерпение молодых, поднялся и Добрец.
— Так это же, братья, война с Византией. А она не только хитра, но пока и сильна. Великую силу иметь и нам нужно, чтобы пойти на то. И она будет у нас, будет!
— Когда, брат?
— Скоро!
— Будем ждать. И помогать князьям нашим. Не забудут нас и боги, и пращуры наши. Правое дело и им по душе…
Когда гости ушли, Ягила в нетерпении потянулся за своими дощечками. Перечел недавно написанное, приготовил последнюю. Вот сейчас заполнит и ее, провощит, как и прежние, свяжет крепким ремешком, а там можно и в Киев…
«…Это я говорю вам же. Поприте вы тех греков, как говорю, поскольку это ясно мне. И видел я (во сне) Кия, нашего Отца, и он сказал мне, что мы с вами их уничтожим, — уничтожим Хорсунь и мерзость амастридскую, и будем мы с вами великой державой с князьями нашими и городами великими, и железом [54] без числа, и будет несчетно потомков наших. А греки уменьшатся в числе и будут на минулое свое дивиться и головами своими качать. Содейте так, поскольку будут нам грозы многие и громы грохотать, чередою беспрерывною друг за другом идя. И окончательно так мы победим, сотворим мы это на века многие благодаря богам, и нас никто не уничтожит. Как львы стойте один за другого и держитесь князей своих! И будет с вами Перун…»
54
Железо —имеется в виду оружие.
«…Вот речет Орею Сварог: «Сотворю вас из перстов моих. И будут говорить, что вы есть сыны Истварега… И, народ великий, победы одержите по всему свету и разобьете роды иные, — вы, те, которые вызовут силы из камней, чудеса сотворяя — без коней повозки, и всякие содеете чудеса помимо кудесников, потому что всякий будет грести как кудесник… Любите заветы Ореевы, мир зеленый и жизненный. И любите друзей своих, и будьте мирными между родами…»
«…В свое время были семьдесят князей наших, такие как Мезислав, Боруслав и Комонеборец, и Горислав. И так избираемы были вечем и отставляемы вечем, если люди не хотели их. Вот, эти князья весьма труждались. И Кышек был велик и мудр. И он умер, и после него были иные, и каждый делал что-то доброе для русов. Память наша это удерживает, потому должны мы их славить… и чтить память их, сынов наших, и никто не смеет этого забывать — се, проклят такой будет богами и человеками, и люди выбросят имя его из памяти навеки».
«…Ему (Киеву) мы подчиняемся, и с ним вообще Русь строится. И как на нас другая будет сила, не пойдем мы с ней, а с Русью, потому как есть она Мать наша, а мы ведь ее дети. И будем до конца мы за нее».
«…Тут ведь борьба великая непрестанно всякий час была и сечи многие, и стычки, ведь враги так поступать нас заставляют. И ничто еще не завершилось до конца».
Теперь в Киев Ягила ходил не только для того, чтобы купить что-то на торгу для семьи, полюбоваться с днепровских круч могучей рекой, безоглядными далями за ней, но и затем, чтобы почувствовать сердце города, а через него — всей Руси. Очень опасался он пропустить тот день и час, когда русская рать выступит в новый поход. Сколько ни убеждал его Добрец, что пока сильны Византия и Хазария, а их наймиты степняки только ждут момента, чтобы пройтись с татьбой по киевским землям, надежда в нем все равно жила. А раз жила надежда, то и ожидание покоя не давало. Он себе уже и новое седло купил, и меч у хорошего мечника заказал, и коня подготовил. Только бы не пропустить день и час!
Лучше всего сердце города чувствовалось не тут, на Горе, где живут князья с дружиной и воеводами, а внизу, в мастерских мечников, лучников, шорников-седельщиков, литейщиков, кузнецов. По их стуку-перезвону угадывал Ягила ритм киевского сердца. В последние месяцы он был весьма напряжен, и это радовало: готовится город, работает на войско! А войску много чего надо: и мечей, и шеломов, и щитов, и луков, и стрел с копьями, и седел, и упряжи, и телег, и добротной обувки для дальних путей — всем работы хватит.