Шрифт:
– Осторожнее, сударь, – воскликнула королева, – вы оскорбляете армию!
– Напротив, ваше величество, я ее расхваливаю, – ответил Жильбер. – Можно уважать свою королеву, быть преданным своему королю и вместе с тем любить родину и посвятить жизнь свободе.
Королева метнула на Жильбера горящий взгляд.
– Сударь, – сказала она, – подобные речи…
– Да, подобные речи оскорбляют вас, государыня, я понимаю, поскольку вы слышите их скорее всего впервые.
– Верно, к такому следует привыкнуть, – пробормотал Людовик XVI со своим неистребимым здравым смыслом, составлявшим его главную силу.
– Никогда! – вскричала Мария Антуанетта. – Никогда!
– Да послушайте же! – повысил голос и король. – То, что говорит доктор, я нахожу вполне разумным.
Вся дрожа, королева уселась на место.
Жильбер продолжал:
– Я говорю, государыня, что видел Париж, а вы не видели даже Версаля. А вы знаете, что сейчас затевают парижане?
– Нет, – с беспокойством отозвался король.
– Надеюсь, они не собираются второй раз брать Бастилию, – презрительно проговорила королева.
– Разумеется, нет, ваше величество, – ответил Жильбер. – Но парижане знают, что между ними и королем есть еще одна крепость. Они собираются выбрать делегатов от каждого из сорока восьми округов, составляющих город, и направить их в Версаль.
– Пусть только попробуют, пусть только явятся! – со свирепой радостью воскликнула королева. – О, им окажут должный прием!
– Погодите, ваше величество, – предостерег Жильбер. – Вам следует иметь в виду, что депутаты явятся сюда не одни.
– А с кем же?
– В сопровождении двадцати тысяч бойцов национальной гвардии.
– Национальной гвардии? – удивилась королева. – Это еще что такое?
– Напрасно, государыня, вы говорите о ней с таким пренебрежением. Скоро она станет серьезной силой, будет решать и вязать.
– Двадцать тысяч человек! – воскликнул король.
– Полно вам, государь, – отозвалась королева. – У вас здесь десять тысяч солдат, которые стоят ста тысяч мятежников. Позовите их, говорю я вам, и двадцать тысяч негодяев будут наказаны, а это послужит уроком всей революционной мерзости, которую я вымела бы отсюда за неделю, послушай вы меня хоть час.
– О, ваше величество, как вы заблуждаетесь, вернее, введены в заблуждение. Только подумайте: гражданская война, развязанная королевой! Стоит такому случиться, и королева унесет с собою в могилу ужасное клеймо – «иностранка».
– Развязанная мною война? Что вы имеете в виду, сударь? Разве я стреляла по Бастилии без всякой причины?
– Эх, сударыня, – вмешался король, – чем советовать прибегать к насилию, прислушайтесь сначала к голосу разума.
– К голосу слабости!
– Послушайте, Антуанетта, – сурово сказал король, – это не пустяк – появление двадцати тысяч человек, по которым придется открыть огонь.
Затем, повернувшись к Жильберу, он проговорил:
– Продолжайте же, сударь, продолжайте.
– Ненависть, подогреваемая отдаленностью короля от столицы, бахвальство, проистекающее от минутной смелости, неразбериха сражения, исход которого неясен, – избавьте, государыня, от всего этого короля и себя самое, – вновь начал доктор. – С помощью мягкости вам удастся избежать этого наступления, а насилие может его лишь ускорить. Толпа желает прийти к королю, так давайте же предвосхитим события, пусть король отправится к толпе. Позвольте его величеству, сегодня окруженному армией, завтра доказать свою отвагу и политическую дальновидность. Двадцать тысяч солдат, о которых мы говорим, способны одолеть короля. Дайте же возможность королю, государыня, победить их, поскольку эти двадцать тысяч человек – народ.
Король не удержался и одобрительно кивнул, что не ускользнуло от внимания Марии Антуанетты.
– Несчастный! – воскликнула она, обращаясь к Жильберу. – Вы, стало быть, не понимаете, что будет означать в этой ситуации присутствие короля в Париже?
– Я слушаю вас, ваше величество.
– Это будет означать: «Я согласен… Вы правильно сделали, что убили моих швейцарцев… Вы правильно сделали, что расправились с моими офицерами, предали огню и мечу мою прекрасную столицу, вы правильно сделали, что лишили меня трона. Благодарю вас, господа, благодарю!»