8. Согласно с этим Steinthal, Abriss der Sprachwiss. I, 396 и сл.

9. Виндельбанд в своей обстоятельной статье «Система категорий» (см. Приложения к «Прелюдиям» в переводе г. Франка, с. 334) дал обзор высших родов наших понятий. Причем, он описывает их в кантовском смысле, как формы синтеза. Я согласен во всех существенных пунктах с его рассуждениями, в особенности что касается разграничения конститутивных и рефлективных категорий. Первые имеют объективное значение, так как они определяют сущность мыслимого как сущее содержания. Последние же коренятся в субъективном отношении друг к другу этих содержаний, которое зависит от их встречи в одном и том же сознании. К первым принадлежат вещь, свойство, событие, пространственное, временное, причинное отношения; к последним – логические и модальные отношения, из которых первым и наиболее общим по праву признается различение.

10. Ср. Paul, Prinzipien der Sprachgeschichte. 3-е изд., с. 94.

11. Ср. превосходные замечания Steinthal’u, Abriss der SprachwissensschaftI. с. 148 и сл., 401 и сл. и Paul, Prinz, d. Sprachgeschichte. 3-е изд., с.77 и сл.

12. В этом отношении объяснения Милля (Логика, книга , гл. 2) сплошь поверхностны: имена прилагательные «белый, тяжелый», или даже указательное местоимение «это» он обозначает как имена вещей. Ср. также Paul, Prinz, der Sprachg. 3-е изд., с. 67 и сл.

13. Herbart, Psychologie. S.W. IV, 169: Зрелище предшествует; представление, какое оно дает непосредственно, пробуждает прежнее представление, которое сливается с тем; непосредственное восприятие дает субъект; слиянием является то, что должна была бы обозначать связка; прежнее пробуждающееся и сливающееся с тем первым представление занимает место предиката.

Paul (op. с. с. 116) допускает такие суждения, в которых как для говорящего, так и для слушающего высказанное является субъектом, а положение, ситуация, предикатом. «Некто видит, например, что ребенку угрожает опасность. К тому лицу, которому доверено наблюдение за ребенком, он обращается в таком случае лишь с восклицанием «Дитя!» Этим указывается только предмет, на который должно быть обращено внимание; следовательно, указывается логический субъект. Предикат же выясняется для лица, к которому обращено восклицание, из того, что оно видит, когда обращает свое внимание на указанное.» Однако здесь, думается мне, необходимо различать двоякое. Восклицание по своей цели есть повелительное наклонение, а не высказывание. И оно может быть понято лишь таким образом. Ибо действительно высказанное восклицающим суждение «Дитя в опасности!» отнюдь не обнаруживается в словах восклицания, а самое большее, лишь в исполненном боязни тоне. Но «внимание должно быть обращено на названный предмет». В этом намерении предмет просто называется. Полное выражение мысли было бы, следовательно, такое: «Смотри за ребенком!» Здесь такое же различие, как между тревожным криком «Огонь!» и командой «Огонь!» Первый есть суждение, и «огонь» есть здесь предикат; второй есть повелительное наклонение – «стреляйте, откройте огонь!» «Огонь» для имеющего быть восполненным повелительного наклонения является объектом, а не субъектом. Но точно так же и «дитя» в предыдущем примере. Простым восклицанием «дитя!» я могу сообщить кому-либо в качестве предмета моей и его веры и как нечто истинное для нас лишь то, что увиденное или подуманное мною есть дитя. Но тогда слово это есть предикат. Точно так же когда я восклицаю: «Бездельник – Даниил, второй Даниил!» – то в этом содержится суждение, что тот, кого я имел в виду, есть бездельник, второй Даниил. И это объясняет тот гнев или ту радость, какая сказывается в тоне восклицания.

14. Если Volket (Erfahrung und Denken, с. 319) доказывает, что в суждениях, как «это мой отец», «это луна», предикат имеет в виду общие признаки того, что я обозначаю своим отцом и т. д., следовательно, разумеет не индивидуум как таковой, – то конечно, отношение употребленного в качестве предиката собственного имени к его субъекту (согласно с. 52) есть то же самое, что и отношение общего представления к тому, что разумеется под ним. Поскольку (особенно у изменяющихся вещей) собственное имя имеет в виду не мгновенное состояние, а тождественное во всех состояниях, что менее точно может быть обозначено также как общее. Но отсюда не следует, что тут разумеется не индивидуум как таковой.

15. Ср. к этому Riehl, Beitr"age zur Logik. Vierteljahrsschr. F"ur wiss. Phil. XVI, 1, c. 15.

16. Stumpf, Tonpsychologie, Bdl., c. 5, от выше описанных суждений наименования, у которых данный объект сравнивается с прежними, уже знакомыми объектами и наименовывается их именем, хочет отличать еще привычные суждения. Ибо часто чисто привычным путем, благодаря увиденному, услышанному явлению, в сознании воспроизводится-де и соответствующее имя, и вместе с последним суждение «х есть красное, х есть тон а». «Причем, следовательно, ранее воспринятый объект вовсе не приходит в сознание, не говоря уже о том, чтобы он сравнивался с наличным.» Однако я не могу отыскать достаточного основания для этого различения. С одной стороны, в суждениях наименования, как я их понимаю, обыкновенно речь идет вовсе не о том, чтобы наличный объект сравнивался с прежними объектами в том смысле, что эти последние представляются как обособленные единичные, а их имя переносится на новый объект. Напротив, то, что воспроизводится из наличного объекта, есть лишь общее, со словом связанное представление, и не требуется никакого прямого сравнения для того, чтобы сознавать их совпадение с имеющимся налицо. С другой стороны, это, очевидно, сказано слишком много, что раньше воспринятый объект «вовсе не приходит в сознание», – как могло бы иначе иметь место познавание? Справедливо лишь то, что доходит он до ясного сознания не необходимо обособленным. Процесс идет вперед так быстро, что я не обладаю сознанием его отдельных шагов. Когда я встречаю знакомого, то по сравнению с наличным явлением бледнеет тот образ воспоминания, который мне необходим, чтобы узнать его. Но он должен был проявить свое действие в сознании. Так что невозможно провести границу между привычными и непривычными суждениями. Следует согласиться лишь с тем, что в существенном повсюду одинаковый процесс совершается быстрее там, где мы имеем дело со знакомыми и обычными, часто применявшимися представлениями.

17. Я выбираю это выражение для того, чтобы иметь общее обозначение для тех высказываний, которые иначе обозначаются отчасти как суждения подведения (где предикат есть более общее представление), отчасти как суждения тождества (где предикат вполне совпадает с субъектом). В простейших случаях между ними нет никакой определенной границы; и самый процесс, сознание единства данного как целого, со знакомым от прежде представлением в обоих случаях в существенном один и тот же. Schuppe (Erk. Logik, с. 375 и сл.) в своих глубоких и превосходных рассуждениях обозначает их как чистое отождествление. Но я все же хотел бы избежать этого выражения, так как в большинстве случаев речь идет не об абсолютном тождестве представления предиката с представлением субъекта. Равным образом, я избегаю и выражения подведение. Если оно должно употребляться в строгом смысле, то оно предполагает не связанное с популярными словами общее представление, а логически фиксированное родовое понятие, под которое подводится нечто единичное, или же какое-либо более специальное понятие.

18. Ср. Wundt, Logik 1,136 и сл. (2-е изд. 1,154 и сл.) и мои рассуждения в Vierteljahrsschr. f. Wiss. Philos. 1880, IV, 458 и сл.

Benno Erdmann (Logik I § 36 и сл. и «Umrisse zur Psychologie des Denkens» в Philos. Abh. Zu Sigwartsjo. Geburtstag) пытается свести грамматическое выражение суждений восприятия с его расчленением на субъект и предикат к простому воспроизведению ассоциированных с содержанием восприятия словесных представлений, т. е. представлений, выражающих слова, так что суждение лишь «являет собой течение словесных представлений, которому не соответствует никакое течение значений». Эту попытку я не могу признать убедительной. Рассуждения Эрдманна вообще действуют довольно возбуждающим образом, ибо часто противоречат обычному пониманию. И все же я никак не могу решиться усматривать хотя бы в одном из его предложений простое течение словесных представлений. Да и невозможно установить определенной границы между предложениями, вытекающими из различающей и связывающей деятельности мышления, и простыми суждениями восприятия. Если бы такая вытекающая из простых словесных ассоциаций речь действительно когда-либо могла иметь место, то ведь для объяснения возникновения привычной ассоциации нужно было бы предположить первоначальную связь, проистекающую из какого-либо иного источника, именно из связи представлений.

19. Ср. к этому § F. Miklosich, Subjectlose S"atze, 2-е изд. Wien, 1883; W. Schuppe в Zeitschrift f"ur V"olkerpsychologie und Sprachwissensch. Bd. XVI, 3.1886; мою статью: die Impersonalien, Freiburg 1888, и рецензию Steintha Vn в Z. f. V"olkerps. XVIII, 170.

Статья M. Jovanovich’di (Die Impersonalien, Belgrad, 1896) хотя и содержит, в частности, особенно в своих историко-филологических рассуждениях кое-какие достойные внимания мысли, все же не кажется мне убедительной. Он непомерно преувеличивает неразложимость связи между представлением о деятельности и представлением о вещи, каковая связь, конечно, в общем, лежит в основе различения словесных форм. Но ее разложимость становится возможной именно благодаря этому самому различению. В своих возражениях он упускает из виду приведенные мною существенные основания, и возражения эти отчасти покоятся на недоразумении.