Большинство товаров нашего времени потребляются гораздо быстрее, чем прежде; это – общеизвестный факт, навязывающийся наблюдению каждого. Домашняя обстановка прадедов играет в настоящее время лишь незначительную роль. Молодые супруги обзаводятся всем хозяйством заново. Еще наши отцы в течение своего супружества – хотя бы они дожили до празднования золотой свадьбы – только в исключительных случаях возобновляли мебель, кровати, белье, посуду и всю утварь, теперь же является правилом, что даже в лучших домах уже после 10–12 лет начинаются сроки возобновления. Мы сами еще носили переделанное платье родителей и старших братьев, а знаменитый «праздничный сюртук» мужа и венчальное платье жены играли большую роль, особенно в низших классах; их носили целую жизнь и передавали из рода в род, «как вечную болезнь». Торговля поношенным платьем, подновление старых вещей составляли в прежнее время, еще около половины XIX столетия, одну из цветущих отраслей промышленности. В большинстве городов торговцы старым товаром составляли даже собственные цехи. Эта торговля подержанными вещами должна была быть когда-то очень важным промыслом: мы встречаем даже такой факт, что в XVI столетии дворянство Франции жалуется на опасную конкуренцию со стороны английских кораблей, привозящих старые шляпы, сапоги, башмаки и т. д.! [114]

Теперь торговля старыми вещами играет подчиненную роль. В лавках старьевщика висят теперь целые ряды нового платья и пальто, как они являются из мастерской; рядом со старым хламом стоит все больше новых столов и зеркал из выкрашенного соснового дерева.

Всюду быстрая смена предметов потребления – мебели, одежды, украшений. Кто теперь два раза положит подметки на сапоги, тот является уже консервативным человеком; и теперь стали бы подсмеиваться над невестой, которая, как это делали прежде, запасает в своем шкафу дюжины рубашек и скатертей из крепкого полотна.

Что же является причиной этой изменчивости, этого стремления к переменам? Чем создана эта «мобилизация потребностей»?

Поверхностный наблюдатель быстро найдет на это готовый ответ. Он видит основание для этой перемены исключительно в новой технике товарного производства. «Вещи больше не держатся так хорошо, как прежде», «при низких ценах совсем не стоит долго вычинивать одну вещь: ее бросают, когда она испортится, и покупают новую». При ближайшем рассмотрении, эта попытка дать объяснение оказывается ничего не выражающей фразой. Вообще, – совершенно неверно, будто вещи, за которые теперь заплачена цена, соответствующая прежней, менее прочны, чем прежние; вопросы же о том, почему меняют, если благодаря умеренности цены есть возможность переменить этот вопрос, – очевидно, должен быть еще выяснен.

Можно было бы предполагать, что факт этот объясняется постоянными изменениями в условиях жизни нынешних горожан. Большое влияние на характер потребностей здесь, очевидно, имеют наемные квартиры, ставшие общим явлением. Они создали современное кочевничество, а вместе с ним уменьшили склонность ко всему постоянному, прочному, солидному в домашней обстановке. Уже одно то, что последняя состоит почти исключительно из «движимостей» – теперь даже вплоть до печей, между тем как прежде – полки в оконных нишах, печные лежанки, даже кровать и другой домашний скарб были сращены с домом, уже одно это создало склонность делать вещи легче, без расчета на вечное пользование ими. И, наконец, мобилизация самих людей разве не должна вызвать стремление к легко переносимой мебели и вещам, это вечное переселение с места на место, из одной улицы в другую? Кажется почти невероятным, когда читаешь о том, до какой степени непостоянства дошло в настоящее время население. В таком городе, как Бреславль, с 400 тыс. жителей, число переселившихся лиц составляло в 1899 г. 194602 человека, а в пределах Гамбурга в том же году – даже 212783 семьи (!) переменили квартиры. В 1899 г. сообщались следующие цифры (не принимая во внимание путешественников) [115] :

Но еще гораздо важнее следующее обстоятельство: с изменением техники и внешних условий жизни, которое мы уже неоднократно имели случай констатировать, вырастает также и новое поколение людей. Эти люди стремятся воплотить и во внешних формах беспокойство и непостоянство своего внутреннего существа. Мы хотим перемены в предметах потребления. Нас раздражает, если приходится видеть вечно одно и то же платье на себе или на окружающих. Людьми овладевает потребность перемены, которая, по отношению к старым предметам потребления часто вырождается почти в грубость. Супружеская чета с холодной улыбкой отделывает к серебряной свадьбе свое жилище сверху донизу заново, как будто двадцать лет совместного пользования не соткали тысячи связующих нитей между обитателями и их мебелью; порвать эти нити представлялось бы прежде для чувствительных натур варварством. Но возрастающее поколение не знает «сентиментальности» и «глупой чувствительности» прежнего времени. Оно стало жестче и поэтому его отношение к вещам повседневного употребления лишено той романтической задушевности, которая вносила в простые жилища наших отцов столько теплоты. И как часто эта теплота – увы! – совершенно отсутствует в блестящих салонах их внуков.

И в довершение всего – эта вечная перемена наших предметов потребления, в значительной части совсем не является следствием произвольного решения. В большинстве случаев отдельный человек поддается давлению обычая, давлению со стороны окружающего общества. Он меняет, потому что должен менять. Перемена из индивидуального факта обратилась в социальный; этим-то она и приобретает то широкое значение, которое присуще ей в действительности. Читатель видит, до какого пункта дошло наше исследование: мы стоим перед трудной задачей объяснить изменчивость моды; предстоящая нам тема требует выяснения этого явления, – мы должны дать теорию моды.

Много умных слов было уже сказано и написано по поводу моды. О ней писали ученые историки культуры [116] , глубокомысленные психологи [117] , остроумные эстетики [118] . Но если мы обратимся к экономистам, обсуждавшим этот вопрос, то найдем у них только зачатки серьезного исследования, большей частью только повторения того, что писали по поводу этого вопроса неспециалисты.

Во всех руководствах и учебниках повторяется не особенно удачная острота Шторха, который назвал моду истощаемостью мнения. Сколько я вижу, дальше этого в настоящее время не пошли. Самое большее, если иногда при случае спорят о том, насколько «мода» достойна порицания с этической точки зрения, – этим вопрос исчерпывается.

В противоположность этому экономическая теория моды должна была бы принять во внимание следующие главные моменты. Она должна была бы сначала поставить вопрос, в чем заключается значение моды для хозяйственной жизни, и искать это значение в том влиянии, которое мода оказывает на формы потребностей. Относительно понятия «мода» долго спорить не приходится. Можно без долгих рассуждений принять определение Фишера: «Мода – это общее понятие для тех форм культуры, которые имеют лишь временное значение». В этом определении нужно только правильно понимать отдельные составные части его. Для хозяйственной жизни должны быть преимущественно приняты во внимание два явления, необходимо сопутствующие каждой моде: