— Ну, запой, как я понимаю, не так сильно расходится с концепцией празднования дня рождения. Можно и присоединиться.

— У Щенникова расходится, — сказал Шрудель тоном, не принимающим возражения.

Гриша не стал интересоваться подробностями этого расхождения.

— Слушай, Вов. Мне труба и вилы. Выгоняют меня.

— Могут, — кивнул Шрудель. — Хотя для того, чтобы выгнать с работы, надо сначала на нее принять. Чего в твоем случае не наблюдается.

— Это меня не утешает.

— Слушай, Григорий, — сказал Шрудель, отхлебнув чай и задумчиво глядя на трещину в керамической плитке на стене. — А не кажется ли тебе, что очередное ужесточение цензуры, проводимое марионетками чилийской хунты, на самом деле контролируется воротилами с Уолл-стрит, пентагонскими ястребами и фашиствующими головорезами из Белого дома?

— Ты рехнулся, Вов? Я говорю, что меня выгоняют из «Пролетария».

— Ну и что ты предлагаешь?

— Это я тебя хотел спросить!

Шрудель вдруг медленно поставил чашку и повернул голову.

— А в чем проблема?

— Ты глухой?! Мне нужен паспорт и прописка!

— Не кричи только. Прописать я тебя могу здесь. Это чепуха. А насчет паспорта все просто. Ты должен прийти в милицию, сказать, что на тебя напали, забрали деньги и документы. А кто ты и откуда, не помнишь, так как тебя ударили чем-то тяжелым по голове. Дальше подключаюсь я. Говорю, что твой коллега. Что звать тебя Григорий Гранкер.

— Ага. Они посылают запрос, а такого человека в Москве нет. И вообще нет.

— Правильно, — согласился Шрудель. — А почему? А потому, что Гранкер — это твой псевдоним. Так ты всем представлялся. А какая твоя настоящая фамилия и где ты до того работал, никто не знает — ты ж без году неделя в «Пролетарии». И сам ты тоже ничего не знаешь, так как тебя…

— Ударили чем-то тяжелым по голове.

— Именно. У них нет выбора. Не могут же они тебя без паспорта вечно мариновать. Хотя, конечно, идиотизм, что ты себе взял еврейский псевдоним. За такой порыв тебя в дурдом надо определять, а не паспорт делать. Впрочем, может, у тебя была фамилия Сранкер. Имел ты право ее переделать? Конечно, имел! Но вообще, может, другую фамилию тебе придумаем?

— Какую?

— Ну, не знаю. Хотя нет. Тебя все равно в редакции как Гранкера знают. Получится лишняя путаница. В общем, как-то так.

— А с чего мне поверят? А вдруг я шпион?

— Ну, знаешь! Плохи же дела в твоем государстве, если начальство не смогло тебе паспорт советский состряпать. Да и какой шпион попрется в отделение милиции, чтобы легализоваться? А вот то, что, возможно, ты злостный алиментщик — это да. Но и это ерунда. Возьмут отпечатки пальцев. Проверят. Ничего не найдут. Значит, не в розыске. Уже хорошо. А паспорт выпишут на Григория Гранкера. И пропишут тебя в моей квартире. А справку с места работы я организую. Там в отделе кадров Люба работает — она в меня тайно влюблена. Если надо, под танк бросится ради меня.

— Ну, уж прямо и под танк.

— Ну, может, под танк и не бросится, — разозлился Шрудель. — Я не проверял. Чего ты пристал?

— Да ладно, ладно, — испугался Гриша. — Че ты взъелся?

— В общем, выложи все документы, все деньги, все вещи вообще. Запиши себе на обрывке каком-нибудь мой телефон. Это все, что у тебя будет при себе. Логично, что первым делом этот номер проверят. Мне позвонят — я тут же приеду. Давай только какое-нибудь местное отделение выбери, чтоб мне далеко не переться. У нас за продуктовым 47-е. А что? Хорошее отделение. Там даже один мой знакомый сидел. Сценарист Журов, если слыхал.

— А какие у него фильмы?

— Никаких, — удивился Шрудель. — У тебя что, раз сценарист, так обязательно фильмы должны быть?

— На что же он живет?

— Как на что?! На заявки. Пишет заявку, получает деньги. Очень удобная эта штука — сценаристом быть.

— А за что сидел?

— Позорил звание советского человека. С таксистом подрался. Да бог с ним, с Журовым. Вернемся к нашим баранам. Мне позвонят. Я скажу, что ты был у меня в гостях, потом поехал домой. Вот и все. А в понедельник отнесешь им справку с места работы. Ну, как?

— Неплохо.

— А что замер? Действуй.

— Что, прямо сейчас? — опешил Гриша.

— Ну, давай подождем до Нового года.

Гриша встал.

— Только ударь себя чем-нибудь по голове, — сказал Шрудель. — Чтоб ссадина была. Потом скажешь, что голова кружится, ну и все такое. И по земле покатайся — для достоверности. И станешь полноценным советским гражданином. То есть помятым и на голову стукнутым. Нет, — неожиданно оборвал он сам себя. — Чует мое сердце, ты все не так сделаешь. Я с тобой пойду.