Но рыжий, разочарованный таким оборотом, лишь потоптался на месте, а затем все той же развинченной походкой пошел обратно к своему столику. Правда, постоянно бросая на Бориса многозначительный взгляд — мол, не думай, что я про тебя забыл.

— Что он ко мне привязался? — тихо спросил Борис у бармена и нервно отхлебнул пива.

— Не знаю, — флегматично пожал тот плечами, продолжая протирать винный бокал. — Убить, наверное, хочет.

— Убить? — слегка оторопел Борис, решив, что ослышался.

— Ну, да.

Борис посмотрел в сторону компании. Рыжий присел к приятелям, но продолжал упрямо пялиться на барную стойку.

— Как это «убить»? — разнервничался Борис.

— Ну, как… Ножом. А может, пистолетом или еще как. А придирается… наверное, хочет, чтоб с дракой — без драки им уже нынче скучно.

— Кому это «им»?

— Таким, как он. Сейчас без мордобития не модно убивать.

— Ничего не понимаю, — растерялся Борис. — И вы так спокойно об этом говорите?!

Бармен, кажется, впервые удивился.

— А что я должен? Зарыдать?

— Не знаю, — смущенно забормотал Борис. — Но… вы так говорите, как будто это обычное дело.

Удивление на лице бармена сменилось любопытством.

— А это и есть обычное дело. Может, вы сами нарываетесь. Вон, я гляжу, вы при двух и спокойно гуляете по городу.

— При двух? — переспросил Борис. — При двух чего?!

— Ты что, псих или прикидываешься? — неожиданно разозлился бармен, переходя на «ты».

Видимо, посчитал, что достаточно выкал — всему есть предел. С обращениями тут явно не церемонились.

— Подождите, подождите, — оторопел Борис. — Я не прикидываюсь. Я правда не понимаю.

— Что ты не понимаешь? При двух — значит при двух жизнях. Или ты значок с утра забыл надеть? Рисковый ты парень, как я погляжу.

— Какой значок? Вы можете нормально объяснить?

— Слушай, — процедил бармен, — у меня нет времени в игры играть, понял, нет? Допивай пиво и вали.

— Хорошо, хорошо, я уйду. Ерунда какая-то…

Борис суетливо полез в карман за деньгами, но бармен вдруг с прищуром посмотрел на него и, отставив вылизанный до воздушной прозрачности винный бокал, наклонился вперед.

— Ты что, правда не понимаешь?

— А зачем мне врать?!

— А что у тебя? Склероз? Альцгеймер?

— Восемь лет комы и амнезия, — огрызнулся Борис. — Справку показать?

Бармен вдруг оживился и как будто подобрел. Вообще-то на хама он не походил, да и изъяснялся складно. И даже в злости его не было агрессии, как у того рыжего.

— Вот ты влип! Я на днях читал в газете про одного такого со склерозом — забыл, сколько у него жизней — две или одна. Ну, и привет.

— В смысле?

— С поезда сбросили.

— За что?

— Да ни за что. Просто так. Думали, он дубликат, а он одиночник.

Борис почувствовал, что сходит с ума. К его медицинскому букету только безумия не хватало.

— Я не понимаю! — затараторил он, перегнувшись через барную стойку и стараясь не привлекать внимания рыжего, который продолжать жечь его взглядом. — Что такое «дубликат», «одиночник», «две», «одна»?!

— Ну, дубликат. Дубль, дублер, двоечник, двойник, дублон, дублдон, даблик… У которого две.

— Две жизни, что ли?

Бармен посмотрел на Бориса с сочувствием.

— Эк тебя шандарахнуло. Ты, похоже, вообще ничего не помнишь.

Сочувствие было унизительным. Оно подчеркивало неполноценность Бориса. Но бармен, похоже, этого не заметил.

— Не хотите говорить, не надо! — бросил Борис, плюхаясь обратно на стул.

— Шшшшшш! — зашипел бармен, вращая глазами. — Ты что?! Хочешь, чтоб тебя и вправду грохнули? Хорошо, если у тебя две жизни, а если одна? А мне потом тут с жандармами разбираться.

— Жандармами?

— Ну, это полицию так переименовали. Чтоб избавиться от этого… негатива. Короче, слово «полицейский» себя дискредитировало.

— Да черт с ними. А вот это все — жизни, значки… Я не понимаю.

Бармен покачал головой.

— Ну, как тебе объяснить… В общем, у каждого человека… Ты правда не разыгрываешь?

— Да говорю же — нет!

— Да ладно, ладно, чего ты распсиховался? Нет так нет. Восемь лет комы… Тогда понятно.

— Мне непонятно, — обиженно отрезал Борис.