— Однако, — спросил Мишель с эгоизмом влюбленного, — сможешь ли ты в темноте найти этот островок Ла-Жоншер?

— Взгляните, — произнесла, не оборачиваясь, девушка, — вы ничего не видите над водой?

— Да, вижу, — ответил молодой человек, — как будто светит звезда.

— Так вот, это мадемуазель Мари держит в руках фонарь; должно быть, она услышала шум и вышла нас встречать.

Мишель хотел было броситься в воду и обогнать вплавь лодку: по его мнению, несмотря на все старание Розины, она продвигалась вперед слишком медленно; ему показалось, что им никогда не преодолеть расстояния, которое отделяло их от источника света, с каждой минутой становившегося все ярче и больше.

Однако надежда увидеть Мари, затеплившаяся в сердце Мишеля после слов дочери Тенги, растаяла как дым, ибо, приблизившись к берегу на такое расстояние, что уже можно было разглядеть единственную иву, украшавшую однообразный ландшафт островка, он не увидел девушки: у самой воды полыхал костер из тростника, разведенный, несомненно, ее рукой.

— Розина, — с испугом воскликнул Мишель, поднявшись во весь рост и едва не опрокинув лодку, — я не вижу мадемуазель Мари!

— Потому что она поджидает нас в хижине для засады, — произнесла девушка, причаливая лодку к берегу. — Возьмите горящую головню, и вы тут же увидите эту хижину на другом берегу, со стороны озера.

Мишель с легкостью спрыгнул на берег и, поступив так, как ему советовала его молочная сестра, быстрым шагом направился к хижине.

Островок Ла-Жоншер занимал площадь, не превышавшую двухсот или трехсот квадратных метров; все его низины заросли камышом, зимой они затапливались во время дождей, поднимавших уровень воды в озере, и только небольшой слегка приподнятый участок суши размером не более пятидесяти футов не страдал от наводнений. И именно здесь, на самом берегу, старый Тенги построил хижину, где долгими зимними вечерами устраивал засады на уток.

И вот сюда Розина и привела Мари.

Когда Мишель подошел к хижине, он уже и не надеялся на встречу с любимой и только его сердце бешено колотилось в груди.

И в тот миг, когда ему оставалось лишь нажать на деревянную щеколду, на которую была заперта дверь, у него так защемило в груди, что ему пришлось остановиться.

И тут только Мишель заметил, что верхняя часть двери была застекленной, и это давало возможность заглянуть внутрь хижины.

Он увидел Мари: она сидела на вязанке камыша, понуро опустив голову.

Ему показалось, что в слабом свете стоявшего на скамье фонаря он разглядел на пушистых ресницах девушки слезинки, и от одной только мысли о том, что она плачет из-за него, от его робости не осталось и следа.

Мишель толкнул дверь и, бросившись к ногам девушки, воскликнул:

— Мари, Мари, я вас люблю!

Несмотря на всю решимость Мари сохранить самообладание, приход Мишеля оказался для нее настолько неожиданным, его голос был таким нежным, а первые обращенные к ней слова свидетельствовали о такой силе чувства и прозвучали с такой мольбой, что бедная девушка не смогла справиться с охватившим ее волнением: сердце ее учащенно забилось, пальцы дрогнули, а слезы, застывшие, как показалось барону, на ее ресницах, капля за каплей, словно расплавленные жемчужины, скатились по щекам на руки Мишеля, сжимавшего ее руки. К счастью для девушки, бедный влюбленный был слишком взволнован и не заметил волнения Мари, и она успела взять себя в руки, прежде чем молодой человек продолжил свое признание.

Она мягко отстранила от себя барона и оглянулась.

Уловив ее взгляд, Мишель с тревогой вопросительно посмотрел на Мари.

— Как случилось, что вы один? — спросила она. — Где же Розина?

— А как случилось, Мари, — произнес молодой человек поникшим голосом, — что вы не разделяете со мной радость нашей встречи?

— Ах! Мой друг, — сказала Мари, выделяя голосом последнее слово, — вы не можете, особенно теперь, сомневаться в том, что я принимаю участие в вашей судьбе.

— Нет, — воскликнул Мишель, стараясь снова взять руки Мари, которые она уже успела отнять, в свои, — нет, потому что именно вам я обязан своим освобождением, а возможно, и жизнью!

— Однако, — прервала его Мари, сделав над собой усилие, чтобы улыбнуться, — это вовсе не повод для того, чтобы оставаться наедине; мой дорогой господин Мишель, даже Волчица должна соблюдать определенные правила приличия. Если вас не затруднит, позовите, пожалуйста, Розину.

Мишель лишь горестно вздохнул, но не встал с колен, в то время как из глаз его брызнули слезы.

Мари отвернулась от молодого человека, чтобы не видеть его слез, затем попыталась встать.

Но Мишель ее удержал.

Бедняга еще не умел разбираться в человеческом сердце. Он даже не обратил внимания на то, что Мари слишком уж опасалась остаться с ним с глазу на глаз в таком уединенном месте, каким был островок Ла-Жоншер, и это свидетельствовало об одном: она не ручалась ни за себя, ни за него, и не сделал для себя соответствующего вывода — он еще имеет надежду как влюбленный; напротив, его радужные мечты рассеялись словно дым и ему вдруг показалось, что перед ним снова предстала Мари, такая же равнодушная и холодная, какой она была с ним в последнее время.