— Хорошо, хорошо, фрау Штритмайстер. Я вижу, вы действительно много о нас знаете.

Она протянула ему руку, прощаясь, и направилась к двери. И тут Георг Винтерборн сказал:

— Вы ведете себя непрофессионально: вы не спросили ни о рабочем времени, ни о зарплате, ни об отпуске.

Марлена остановилась в недоумении.

— У вас будет сорокачасовая рабочая неделя, в должности секретарши вы станете получать около двух тысяч марок в месяц и будете иметь двадцатидвухдневный отпуск. Вы должны знать наши условия с самого начала.

Марлена смотрела на него, широко открыв глаза.

— Я принимаю ваше предложение, если вы мне его делаете. Я нахожу его достойным.

И на вдруг ослабевших ногах Марлена медленно пошла к двери. В коридоре она достала из сумочки носовой платок и вытерла вспотевшие ладони.

Марлена поехала в школу, где училась Андреа, и поговорила с директором. Чуть меньше полугода Андреа ходила в первый класс и к полудню уже возвращалась домой. Если Марлена будет работать, девочке придется оставаться в школе на полный день.

Директриса записала Андреа на очередь в группу продленного дня.

Конечно, родители, которые работают или воспитывают детей в одиночку, имеют преимущество. Но благодаря тому, что школа сейчас перестраивается, сразу после пасхальных каникул появятся двадцать дополнительных мест в этой группе, и Андреа имеет реальные шансы попасть туда.

Марлена с дочерью зашла в уютное кафе, заказала девочке чашку шоколада и кусок сливочного торта и попыталась объяснить дочери, почему для нее так важно пойти работать. Андреа была самостоятельной, общительной девочкой, и перспектива оставаться в школе после обеда со своими подружками, вместе готовить уроки и играть сколько душе угодно очень ее вдохновила.

— А вечером я сама буду приходить домой, как все остальные, — гордо сказала она.

Марлена ласково накрыла своей рукой маленькую ладошку дочери.

— Но папе не нравится, когда ты уходишь из дома, — рассудительно сказала Андреа.

— А тебе?

Дочь задумалась, и Марлена была тронута серьезным выражением маленького личика.

— У Аннегрет мама тоже работает, — наконец сказала Андреа. — Но она работает только из-за денег. Все женщины — так сказала мама Аннегрет — охотнее сидели бы дома, со своими детьми.

— Я думаю, она заблуждается. Знаешь… если мы будем держаться вместе и поддерживать друг друга, это будет просто здорово. По вечерам мы бы вместе готовили ужин…

— Как классно! Вот папа удивится!

«Еще как», — угрюмо подумала Марлена. Но вслух сказала:

— А выходные мы проводили бы все вместе.

— А если папа все-таки не разрешит тебе работать?

Марлена объяснила Андреа, что в семье каждый имеет право делать то, что считает наилучшим для себя. Если этим он не обижает своих близких и не мешает им.

Бернхард молча сидел за столом и вертел в руках пустую пепельницу. Его молчание, как ядовитые пары, делало невыносимым атмосферу в комнате. Марлена рассказала ему о своем визите в издательство, впервые упомянула Морица Кайзера и попыталась сгладить впечатление сообщением о том, что с Пасхи Андреа запишут в группу продленного дня.

— Ты завтра же позвонишь в это издательство и откажешься от места, — сказал наконец Бернхард ледяным тоном. — И откажешься от группы продленного дня. — Он со стуком поставил пепельницу на стол.

Марлена попыталась возразить, но он тут же прервал ее. Он так понял, продолжал Бернхард, что она чувствует себя бездельницей. Поэтому решил приносить с собой с работы кое-какие деловые бумаги — счета, письма, документы, которые нужно привести в порядок.

— Ты не понимаешь меня! — воскликнула Марлена в полном отчаянии. — Я не хочу быть подсобной работницей! Мне нужна моя собственная работа, нужна профессия. — Вдруг ей пришла в голову спасительная мысль: — Если, не дай Бог, с тобой что-то случится… У меня ведь нет даже образования! На что мы будем жить?

Бернхард с облегчением улыбнулся:

— Не волнуйся об этом. Мы вполне финансово обеспечены.

— Но наш банковский счет…

— Лишь маленькая часть нашего состояния хранится на банковском счету.

— Но почему?

— Ты думаешь, я доверю все свои деньги государству? Ну уж нет! Отец все деньги, которые мог выделить, вложил в ценные бумаги. Они в надежном месте. Рука налоговой инспекции до них не дотянется, уж можешь мне поверить, — с довольным смешком сказал он.