Энтузиазм очищения исторической науки от «скверны космополитизма» не признавал ведомственных перегородок. Одновременно с гражданскими в кампании участвовали и военные историки. С 17 по 21 марта 1949 г. в Военно-политической академии им. В. И. Ленина проводилось расширенное заседание ученого совета, в ходе которого, помимо прочего, в самых решительных выражениях была осуждена книга начальника кафедры истории международных отношений и внешней политики СССР профессора Г. А. Деборина, сына академика А. М. Деборина (Иоффе), которого Сталин еще в 1931 г. заклеймил как «меньшевиствующего идеалиста». Книга эта — «Международные отношения в годы Великой Отечественной войны» — вышла еще в 1947 г. и послужила формальным поводом для расправы с ученым, представлявшим немногочисленную прослойку еврейства в советской военной среде. С солдафонской прямотой о профессоре Г. А. Деборине было сказано, что он выступил «как апологет американского империализма» [271] . Но столь категоричное обвинение не вывело его из равновесия. За плечами полковника-ученого стояла служба в годы войны в советском посольстве в Лондоне, где он тесно сотрудничал с органами госбезопасности и потому знал, как ему следовало действовать.

24 марта Деборин направил донос в политотдел академии, в котором наряду с самобичеванием обвинил профессоров И. С. Звавича, Л. И. Зубка, Б. Е. Штейна, А. А. Трояновского, Н. Л. Рубинштейна и др. в том, что они своим космополитическим влиянием толкнули его на путь ошибок. Но больше всех «навредил» ему бывший посол в Англии академик И. М. Майский (Ляховецкий), который был рецензентом-консультантом злополучной книги. Именно он «распинался о необходимости максимальной объективности и тщательности в характеристике США и Англии», что в конечном итоге, по словам Деборина, способствовало обелению в его книге «злейших врагов Советского Союза и всего передового человечества», к числу которых он причислил и Ф. Рузвельта.

Эго был не первый выпад Деборина против высокопоставленного дипломата, который когда-то был его шефом.

В 1948 г. он сообщил в МГБ, что Майский «действовал в пользу империалистических интересов Англии». И потом, когда незадолго до смерти Сталина Майского арестовали и в мае 1955 г. он предстал перед Военной коллегией Верховного суда СССР по обвинению в измене родине, Деборин выступил на процессе как свидетель и с обличительным пафосом заявил: «…Близость к Черчиллю, чья связь с Интеллидженс сервис общеизвестна, недостойна советского гражданина» [272] .

В начале лета 1949 г. лихорадка борьбы с космополитизмом захватила и подведомственную ВЦСПС Высшую школу профдвижения. Там в числе первых указали на дверь профессору истории СССР И. П. Шмидту (Гольдшмидту). Не найдя, по-видимому, веских причин для увольнения, решили прибегнуть к следующей иезуитской мотивировке: «…B своих лекциях восхвалял русский империализм, доказывая, что на определенных этапах истории России он играл положительную роль» [273] .

От столицы не отставала и провинция, где преследования космополитов принимали порой еще более жесткие формы. По части драконовских методов расправы с интеллигенцией, в том числе и еврейской, пожалуй, лидировал Ленинград, где новое партийное руководство, и прежде всего первый секретарь горкома и обкома В. М. Андрианова, всеми силами стремилось восстановить в глазах Сталина престиж города, изрядно подорванный в результате набиравшего силу «ленинградского дела». Сокрушительный удар был прежде всего нанесен по Ленинградскому государственному университету, где в 1941–1948 гг. на посту ректора находился А. А. Вознесенский [274] . Был смещен декан исторического факультета молдаванин В. В. Мавродин. Его обвинили в том, что, являясь председателем ученого совета, он допустил присвоение ученых степеней В. Я. Голанту, Е. И. Вернадской, в диссертациях которых обнаружились «грубые политические ошибки». Кроме того, Мавродин зачислил на истфак в качестве преподавателей известного кинорежиссера Л. 3. Трауберга, которого позже в печати заклеймили как космополита, а также «не внушающих политического доверия» А. Н. Вищорчика и Б. Я. Рамма, покровительствовал «подвизавшемуся на истфаке троцкисту» Н. А. Корнатовскому. Все упомянутые ученые вкупе с еще большим числом неназванных здесь коллег были изгнаны потом из университета.

Значительно более трагическая судьба была уготована тем, кто потом оказался в «большом доме» на Литейном проспекте — в Управлении МГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области. В число арестованных профессоров Ленинградского университета попали историки М. А. Гуковский, Л. П. Петерсон, О. Л. Вайнштейн, ученик Е. В. Тарле доцент М. Б. Рабинович (арестован «за разглашение военной тайны в период Великой Отечественной войны»), заведующий кафедрой политэкономии В. В. Рейхардт, преподаватели его кафедры Я. С. Розенфельд (автор выпущенной в 1946 г. и потом раскритикованной книги «Промышленность США и война»), «троцкист» В. М. Штейн, издавший в 1948 г. «Очерки развития русской общественно-экономической мысли в XIX–XX вв.», «извращавшие марксистско-ленинское учение», и др. [275]

Из Киевского университета весной 1949 г. уволили историка, специалиста по новой и новейшей истории Англии Л. Е. Кертмана. С большим трудом ему удалось найти потом работу в Пермском университете.

Во многом из-за доноса бывшего студента Латвийского государственного университета в Риге А. Л. Витлина (крещеного еврея) в этом учебном заведении началось разбирательство по поводу так называемой еврейско-сионистской группы, в которую якобы входили некоторые преподаватели и студенты. Ее организаторами и наиболее активными членами были объявлены декан исторического факультета, автор «Хрестоматии для комвузов» (1930 г.) С. А. Дудель, доцент этого факультета Гурвич [276] , который вел «антисоветские разговоры о том, что антисемитизм в СССР насаждается сверху и его вдохновителями являются партийные и советские органы вплоть до ЦК ВКП(б) и Советского правительства», старший преподаватель новой истории Нисс, преподаватель истории средних веков Вейнберг и др. [277]

На последнем при жизни Сталина заседании Пленума ЦК КПСС, избранного в октябре 1952 г. XIX съездом КПСС, Сталин, как известно, в своей, как принято считать, «зажигательной» речи особенно резко критиковал именно Молотова и Микояна и не включил их в состав более узкого Бюро Президиума, осуществлявшего, как прежде Политбюро, оперативное руководство страной. Практически Молотов и Микоян были удалены от руководства партийными и государственными делами. Заседания этого пленума не стенографировались, и характер критики Сталиным Молотова и Микояна в последующем восстанавливался по воспоминаниям отдельных его участников. Большинство таких воспоминаний обращало внимание на критику Сталиным внешнеполитической линии Молотова, в которой отсутствовала необходимая СССР твердость позиций. Леонид Ефремов, впервые избранный в ЦК КПСС как секретарь обкома Курской области, в своих воспоминаниях обратил внимание и на «еврейский» вопрос в речи Сталина.

«Молотов — преданный нашему делу человек, — говорил Сталин. — Позови, и, я не сомневаюсь, он не колеблясь отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков… Чего стоит предложение Молотова передать Крым евреям? Это грубая политическая ошибка товарища Молотова… На каком основании товарищ Молотов высказал такое предложение? У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым…» [278]