Он встал с постели, набросил на митрополита покрывало, поправил подушку.

– Слыхал я, семидесяти семи видов бывает сдвиг, – сказал он. – А с этим их семьдесят восемь…

Брезжил рассвет. Во дворе раздался стук деревянного била. Я выглянул из окошка и увидел стройного монаха с длинным черным покровом на голове, который медленно ходил кругом по двору и ударял молоточком в длинную доску, издавая тем самым необычайно мелодичный звук. Полный нежности, гармонии и призыва голос била раздавался в утреннем воздухе. Соловей умолк, и на деревьях начали робко щебетать первые дневные птицы.

Склонившись на подоконник, я зачарованно вслушивался в волшебную мелодию била и думал, что высокий ритм жизни может обесцениться, сохраняя уже пустой всю свою эффектную, исполненную благородства внешнюю форму. Душа уходит, но оставляет в неприкосновенности свою оболочку, которую, словно раковину, в течение стольких веков создавала она сложной и возвышенной, дабы умещаться в ней.

Таковыми опустевшими раковинами, думал я, стоят в шумных, уже неверующих городах изумительные кафедральные соборы – доисторические чудовища, от которых сохранились только обглоданные дождями и солнечными лучами скелеты.

В нашу келью постучались, и раздался елейный голос гостинника:

– Поднимайтесь к заутрене, братья!

– Кто стрелял из пистолета? – сердито крикнул Зорбас.

Он немного подождал, но ответа не последовало. Монах все еще стоял за дверью, поскольку удаляющихся шагов не было слышно. Зорбас разозлился и крикнул снова:

– Кто стрелял из пистолета?

Послышались спешно удаляющиеся шаги. Одним прыжком Зорбас оказался у двери, распахнул ее.

– Тьфу, негодяи! – крикнул Зорбас, плюнув вслед убегавшему монаху. – Попы, монахи, монашенки, настоятели, церковные старосты, пономари, тьфу на вас!

– Пошли отсюда! – сказал я. – Тут кровью пахнет.

– Если бы только кровью! – прорычал Зорбас. – Ты ступай к заутреней, если тебе угодно, а я разузнаю, что здесь приключилось.

– Пошли отсюда! – снова сказал я. – И будь добр, не суй нос не в свое дело.

– Именно туда мне и хочется его сунуть, хозяин! – Он немного подумал и сказал с лукавой усмешкой: – Кажется, дьявол – велика его милость! – устроил все так, как нужно. Знаешь, хозяин, сколько может стоить выстрел из пистолета в монастыре? Семь тысяч!

Мы спустились во двор. Благоухание цветущих деревьев, нега, блаженство. Ожидавший нас Захарий подбежал и схватил Зорбаса под руку.

– Брат Канаваро, – прошептал он, дрожа. – Пошли отсюда!

– Кто стрелял из пистолета? Убили кого? Говори, монах, не то задушу!

У монаха трясся подбородок. Он огляделся вокруг. Двор был пуст, кельи заперты, из открытой церкви лилась волнами мелодия.

– Следуйте за мной… – прошептал он. – Содом и Гоморра!

Мы проскользнули вдоль стен, миновали двор, вышли за ограду.

На расстоянии полета брошенного камня от монастыря находилось кладбище. Мы вошли туда и двинулись между могилами. Захарий толкнул дверцу небольшой часовенки и вошел внутрь. Вошли и мы. Посредине на соломе лежало завернутое в рясу тело. Одна свеча горела в изголовье, другая – у ног.

Я склонился к мертвецу, открыл ему лицо.

– Монашек! – в ужасе прошептал я. – Русый монашек Дометия!

На алтарных дверях сиял архангел Михаил – с прямыми крыльями, обнаженным мечом, в алых сандалиях.

– Архангел Михаил! – закричал монах. – Метни огонь и сожги их! Сделай рывок, архангел Михаил, и покинь иконостас! Разве ты не слышал выстрела?

– Кто его убил? Кто? Дометий? Говори, козлиная борода!

Монах вырвался из рук Зорбаса и упал ниц к ногам архангела. Некоторое время он оставался без движения, приподняв голову и приоткрыв рот, словно прислушиваясь.

Вдруг монах радостно вскочил.

– Я их сожгу! – решительно сказал Захарий. – Архангел шевельнулся и дал мне знак! – Монах перекрестился. – Слава тебе, Господи! – сказал он. – Мне стало легче.

Зорбас снова схватил монаха под мышки:

– Иди-ка сюда, Иосиф. Пошли. Будешь делать то, что я велю.

Затем он повернулся ко мне.

– Дай мне деньги, хозяин. Я подпишу бумаги. Здесь – волки, а ты – ягненок, сожрут они тебя. Оставь это дело мне. Не беспокойся – они, жеребцы, у меня в руках. В полдень уйдем отсюда с лесом в кармане. Пошли, Захарий!

Они стали по-воровски пробираться к монастырю, а я направился к соснам.

Солнце уже взошло, небо и земля сияли, на листьях дрожала роса. Пролетевший передо мной черный дрозд уселся на ветке дикой груши, махнул хвостом, раскрыл клюв, посмотрел на меня и несколько раз насмешливо свистнул.