Цитируется некто Р. Ингерсолл: «Тот, кто живет для потустороннего мира, опасен в этом», – и далее выделено жирным шрифтом: «Важно знать детям».

Цитируется Вольтер, так же жирно: «Наиболее суеверные эпохи были всегда (? – Авт.) эпохами ужасных преступлений», – тут, помимо «передерга» (в главе идет речь о православии, в цитатах к ней – о суеверии, православию чуждом и враждебном), бросается в глаза невозмутимость авторов, для которых как будто нет двухвековой истории, она остановилась аккурат перед стуком гильотины.

Дальше – под рубрикой «Прочитайте детям» – современные стихи, последнее двустишие такое: «… Треснет под мощной пятой / Цоколь старинного храма».

Конечно, «выдающийся просветитель Н. И. Новиков» (крупнейший масон и прямой изменник), конечно, попытки из раннего Пушкина сделать предвестника Октября и обязательно «… нож / На попов на святош. / Слава!»

Интересна и характерна подглавка из отечественной истории – «Степан Разин и церковники»: «Митрополита Иосифа… сбросили с высокой башни», тут же легенда о том, как согласившийся для вида на покаяние Разин поднимается на колокольню с астраханским митрополитом, чтобы все видели, мол. «Но это, – пишут современные «учители добра», – была хитрость. Когда поднялись они вдвоем на колокольню, Разин схватил митрополита-предателя (? – Авт.) и со словами: «Вот тебе мое покаяние!» – сбросил его вниз». Тут, видимо, авторы рассчитывают на «момент солидарного восторга» со стороны читателя-дитяти, да и родителя. Что ж, – на одной книжной странице («любите книгу – источник знаний») аж два убийства – чем не детектив?!

Да, чем?… Осталось только назвать два источника цитирования. Первый – «да умрет во мне… всякая злоба» – из первого тома извлечений из дневника протоиерея Иоанна Ильича Сергиева (Кронштадтского). Книга издана в Москве в 1884 году.

Через девяносто четыре года в Москве же, в издательстве «Мысль», издан второй источник – «Воспитатель атеиста», в серии «Библиотека для родителей», в редакции философской литературы, под общей редакцией доктора философских наук, профессора Д. М. Угриновича. Часть гонорара за это авторский коллектив, как отмечено, перечисляет в Детский фонд.

Остается добавить в этой связи, что первый источник с превеликим трудом доставлен из Америки, второй – куплен в книжном магазине неподалеку от деревни, все жители которой от мала до велика недавно, с открытием поблизости храма, крестились.

… Трудящемуся человеку, как правило, недосуг изучать, например, творчество Пушкина или Достоевского. Он поначалу доверяет «научным» выводам, считая, что они честны и корректны. Однако если выводы эти представляют собой недобросовестный конспект, упрощающе-уплощающий, тенденциозный подбор фактов и выборочно-заданное цитирование, – тогда живое чувство угадывает шулера, будь он трижды доктор или дважды академик. Тут и не хотелось бы, а придется вспомнить, что на тысячу человек русских и евреев соответственно приходится 20 и 700 лиц с высшим образованием, то есть соотношение представителей «великодержавного шовинизма» и вечно гонимых», обладающих корочками вузовских дипломов СССР – 1 к 35.

Вот и получается, по терминологии иных салонов полусвета, что, с одной стороны – «шоферня», «солдатня», «менты», «в навозе копаются», «гегемон»; с другой – выдающийся кинорежиссер… замечательный писатель-сатирик… историк-философ… экономист-публицист…

«Элита» посылает солдат в Афганистан и за это же судит настрадавшихся там. «Элита» возмущается: «А мы? Мы – не народ?» В ее глазах академик, сделавший «имя» на сомнительных трудах или на узко-кастовом понимании «прав человека», а порой и на трудах прямо вредоносных, значит, и во много раз больше, всех «Ванек и Машек», вместе взятых – если не великий, то, во всяком случае, выдающийся… Пусть в автора бросит камень тот, кто увидит на железной дороге в желтой ремонтной куртке еврейскую женщину. (Оговорюсь – я за то, чтобы там не было никаких женщин). Чувствуете, каким «диким» кажется этот совсем не дикий вопрос? Нет, или, точнее, нет представителей многоуважаемого народа среди «афганцев», среди пожарных, среди милиционеров-оперативников – то есть там, где нужно рисковать. Или даже просто созидать несомненные материальные ценности, абсолютно необходимые для жизни общества. Зато холеные пальчики умеют строго указывать и даже грозно постукивать.

«Темный, забитый народ»? Да нет, нечто другое, образованщине недоступное. Образованщина порой забывает, как называется инструмент для копания, а «темный, забитый» знал с десяток синонимов слова «лопата».

И, конечно, дело не только в лопате, и не только в сфере гуманитарных знаний. Дело в общем строе жизни, в разнице мировоззрения. Жизнь, основанная на трудовом цикле в единстве с природой, основанная на отношении к себе как к «рабу Божьему» и ничьему больше, основанная на отношении к земле, природе как к Божьему творению, которое надо беречь и приумножать – совсем иное, нежели жизнь, основанная на «звучит гордо»; на покорительстве, на самомнении, наконец, на неистребимой мыслишке – как бы, ничего не делая и не производя, получать наибольший гешефт. То есть, выражаясь привычным нам языком, на возобновляемой в разных формах эксплуатации трудящегося человека, которого не грех время от времени обвинить в тупости и лени, в жестокости и пьянстве, в неспособности к духовной жизни и еще Бог знает в чем, – благо он простодушен и безгрешным себя никогда не считает.

И сколько же развелось усердных сатириков, глумящихся над непрерывными народными бедами! Сколько «остепененных» экспертов-советников, по чьей вине эти беды множатся! Сколько режиссеров, плодящих насилие, и по поводу насилия негодующих! Поэтов-песенников, «пекущих» высочайше оплачиваемую дрянь, писателей, которые, не моргнув глазом «в прямом эфире», меняют убеждения как перчатки, в зависимости от политической обстановки.

И хоть бы один из них, хоть бы разочек да покаялся в тяжких грехах! Нет, – все валят на «темную массу», которой недосуг спорить и митинговать. Да и морально ли одно столичное «топотанье» на Пушкинской площади представлять как «мнение народа»? Вот и матерятся у телевизоров миллионы пожарных-трактористов-шахтеров, миллионы «мужиков в электричках».

– Чую, что знаю мало, а тут еще довирают, – жаловался один из них. – Совсем обнаглели!

А для гарантированной фильтрации отрасли знаний разбиты на участки, на каждом из которых «правит бал» один или несколько «общепризнанных» авторитетов. Это наблюдается в сфере отечественной истории, этнографии, словесности, в экономической науке, в медицине, в сфере международных отношений. Если говорить о последних, то, как журналист-международник по образованию, не могу не поделиться наблюдением: в этой сфере прямо-таки выводятся, как в инкубаторе, «специалисты», совершенно безразличные к судьбам родной земли, этакие «граждане мира», всепланетные комментаторы. Об этом вспоминаешь, когда кто-то из них, «общепризнанных», останавливаясь пролетом на территории СССР, дает рекомендации, как нам, прозябающим на этой «территории», жить, что нам любить, что ненавидеть, – да так напористо, с таким уверенным видом, что живо представляешь себе, как кто-то тяжко вздыхает у телевизора («в какой дыре мы живем!»). А кто-то швыряет в экран чем-то тяжелым (так, кстати, было в Ленинакане, в рабочей бытовке, когда наше телевидение «освещало» восстановительные работы в разрушенном землетрясением городе). Но – то ли не все просчитано у наших «фильтрующих», то ли инерция памяти действует, то ли какая-то случайность раскрывает глаза, – даже в «садках космополитизма» бывает «брак», не говоря уж о менее герметичных инкубаторах»…