Распад редакции в конце 1991-го начался с ухода Саши Фоменко, что Игорь очень переживал, чувствуя, что в журнале, который он считал своим вторым домом, появляются трещины. А затем настал и черед библиотечки. Экономические проблемы крепко переплелись с этическими.

Так получилось, что в этот печальный период мы вместе оказались в числе битых. Спайка «старших товарищей» оказалась сильнее справедливости и сильнее нас.

Игорь держался с редким достоинством, до последнего отстаивая свое детище – библиотечку. Хотя у него с трудоустройством проблем не было. Приоткрывая завесу того противостояния, скажу, что интересами редакции пожертвовали ради очередного многотиражного издания известного громадного романа – на деньги, добытые фактически коллективно.

Каскад тяжелых конфликтов с участием людей, коих уже нет на этом свете, привел к тому, что мы оказались вне редакции и в разных местах.

Игорь Жеглов через некоторое время оказался на Чистых прудах, в конторе, где заправлял наш общий знакомец, хороший человек. Контора занималась торговлей, но и опосредованно – политикой и издательской деятельность. Последнее, правда, виделось только в перспективе.

Многие помнят тот период экономической горячки, когда в нашей жизни нежданно-негаданно засновали доллары, проценты, товар-деньги-товар, кидалова, наезды и прочие цветы демократии.

В нескольких коммерческих проектах мы с Игорем участвовали совместно. Не скажу, чтобы они были удачными, но и в совершенно новых обстоятельствах он оставался тем же собранным и благожелательным человеком. Его понятие о чести в тех сумасшедших условиях проявилось с еще более наглядной ясностью.

Разве что появилась некая защитная реакция: наивная и немного наигранная самоуверенность. Мне кажется, инерция многолетнего редакционного братства не позволяла ему сжиться с этими торгово-рыночными, с примесью политики, обстоятельствами. Это была явно не его стихия. Он надеялся использовать их, выпутаться из них, издавать свои сборники стихов – к тому времени они уже были готовы.

Не знаю, в какой мере оправдались его надежды. Говоря откровенно, мне кажется, что это вынужденное пребывание в совершенно чуждой среде не могло не ввергать его время от времени в состояние тоски.

Многое не вспомнишь, кое-что не скажешь…

К сожалению, мы не ведем дневников. Есть телефоны и иллюзия вечной молодости, тем более в компании с такими искрометными жизнелюбами, каким, по сути, был Игорь Жеглов. И уход его кажется нелепостью до сих пор.

Будучи совсем больным, он на фоне стола, уставленного лекарствами, рассказывал анекдоты, говорил о своих планах, показывал фотоальбомы, мы вспоминали друзей и недругов. Он оживлялся, надеялся, что выздоровеет, и всем видом своим напоминал охотника или рыбака, который вот сейчас расскажет тако-о-ое!..

Вечная тебе память, дорогой Игорек!

Счастье молодого человека, особенно мужчины, в любые времена состоит во многом в том, насколько хорошие учителя ему встретились в жизни, если встретились.

Счастье зрелого мужчины состоит в том, насколько то, то ему дорого, находит живой отклик в младших поколениях.

Быть может, это – главная составляющая мужского счастья вообще. Ибо, в известной мере, такое вневременное взаимопонимание – есть квинтэссенция отцовства и сыновнего чувства. Как писал И. Л. Солоневич, «в химически чистом виде».

Мне везло на учителей. От соседа по верхней полке – пожилого 30-летнего мужчины, когда я, 10-летний, ехал в поезде на родину, в Сумы, к бабуле, где в доме напротив жила мать дважды Героя Советского Союза Супруна, а сама улица в годы оккупации носила имя Адольфа Алоизовича; до Валерия Емельянова, автора знаменитой «Десионизации», который «вставил мне мозги» в 1978-м, когда я, 20-летний, не знал, когда и зачем спать.

Но был и еще один человек, сыгравший… слишком громко сказано… Но обаянием, глубинным тактом своим, юмором неподражаемым и знаниями огромными, но не громоздкими, повлиявшим и на судьбу мою, и на отношение к жизни.

… Виктор Яковлевич Дерягин никак не похож был на былинного богатыря. Обилие экспедиций «за словом» все-таки не одолело «кабинетности». Тихий басовитый голос. «Профессорская» сутуловатость. Хитринка во взгляде. Таким он мне видится-слышится, когда я смотрю на его фотографию, стоящую рядом с отцовской.

И все-таки он – богатырь кромешного для родины времени. Такой, видимо, и оказался ей нужнее всего, когда, по словам Розанова, она лежит, «обглоданная жидами», а мы ее любим, как мать.

Мы познакомились в бою – это лучшее место для знакомства.

Виктор Яковлевич многие годы дрался за русский язык, основу нашу, во всех смыслах. Я работал в отделе культуры «Советской России». По инициативе главного редактора газеты (тоже одного из прекраснейших моих учителей) Валентина Васильевича Чикина, решили посвятить полосу защите русского языка. Я получил это задание, не ожидая, что, уже согласившись, становлюсь врагом врагов русского народа (это, к слову сказать, для меня высшая честь).