Но, хотя у лютни все время рвались струны, хотя ни одного аккорда извлечь из нее не удавалось, потому что лютню некому было настроить, – Музыкантша без устали продолжала свои безуспешные попытки.

И клавесин не хотел слушаться Музыкантши – лишь обрывки каких-то музыкальных фраз, краткие, случайные, рождались под короткими розовыми пальцами непутевой старушки. Тогда она пыталась голосом или свистом продолжить мелодию. Но беспорядочные звуки, исходящие из клавесина, сбивали ее.

Но когда она подходила к арфе, все лицо ее начинало сиять. При виде этого прекрасного инструмента она забывала обо всем на свете, и глаз не могла отвести от прихотливо изогнутого силуэта.

Странное дело! Несмотря на то, что пальцы у Музыкантши дрожали от волнения, от арфы лились дивные звуки. Музыкантша становилась задумчивой, очки сползали на самый кончик носа, но она забывала об очках. Она видела себя молоденькой девушкой, резвой, как козочка, и веселой, как барашки на гребнях волн. Она вспоминала, как жила совсем в другом замке, в который часто приезжали бродячие музыканты и актеры. Она вспоминала, как один из них, самый веселый и красивый, впервые увидев в замке арфу, подошел к ней и сразу заиграл – так у него все легко выходило. И все, кто видел и слышал его тогда, на всю жизнь запомнили тот день и ту чудесную музыку.

Он, этот актер, многое умел: ходить на руках, танцевать на канате, петь и подражать голосам птиц. Он же и научил Музыкантшу, тогда еще восторженную девушку, игре на арфе.

Актера давно уже нет на свете, но и теперь, даже когда она пыталась играть на других инструментах, она слышала тихую, но ясную мелодию, звучавшую много-много лет назад, когда бабушка нашей принцессы только училась говорить, а Главный Мудрец на спор целый час простоял на одной ноге и ходил в ночное со своими сверстниками – загорелыми веснушчатыми мальчишками.

Занятия музыкой чередовались с танцами, чтением, прогулками. С увлечением принцесска Верка ухаживала за цветами большого замкового сада. Эти цветы были крупные и яркие, их нежили и холили. Их никогда не трепал ветер – вокруг были стены. Никогда их не орошал дождь – садовник, боясь, что тяжелые капли испортят нежные лепестки цветов, ставил над ними навес.

Принцесске Верке было их жалко. Поливая эти величавые, но несчастливые цветы, она рассказывала им сказки или пела песенки о тех цветах, что росли в широкой долине за стенами замка.

И еще она жалела их потому, что чувствовала, что сама похожа больше на них, прекрасных и грустных, чем на беззаботные и крепкие цветы долины. Но об этом она старалась не думать. Так шло время…

… Пролетели годы. Маленькая принцесска стала высокой и красивой девушкой, но жизнь в замке по-прежнему была размеренной и спокойной.

Принцесска Верка знала уже почти все, что знал Главный Мудрец. Однажды они сидели в зале для занятий, где на стенах висели старинные рисунки и картины, столы заставлены бюстами великих и завалены книгами, атласами и тетрадями в кожаных переплетах, где посредине зала стоял старый медный глобус размером с лошадь.

Он медленно вертелся и поблескивал на солнце, светившем в открытое окно, у которого сидели старик и девушка, и тихо беседовали.

Главный Мудрец говорил о далеких землях, о людях, живущих там, о ветрах, дующих на чьи-то далекие мельницы, о дождях, омывающих травы и листья, которых не было в долине, о снеге, которого принцесска Верка никогда не видела, и об островах, на каждом их которых живут диковинные звери, причем на каждом – особенные, отличные от других.

Облокотившись рукой на подоконник, принцесска слушала Главного Мудреца, но мысли ее были заняты чем-то другим. Если бы ее сейчас спросили, чем, – она искренне не знала бы, что ответить.

Игривый ветерок шаловливо трепал светлые колечки на висках принцесски. Она то и дело усмиряла непослушных, заправляя кудряшки под шелковую ленточки, которой были перетянуты ее волосы. Но они упрямо выбивались, щекоча виски и краешки бровей.

А Главный Мудрец продолжал говорить. Он давно понял, что Верка почти не слушает его, но даже в мыслях не упрекал ее за это. На душе его было тревожно и радостно. И еще Главный Мудрец испытывал – торжественное волнение. Это чувство всегда приходило к нему при виде чудесного превращения, тонкого, едва уловимого перехода, когда ребенок становится девушкой.

Сколько раз за свою долгую жизнь он был свидетелем этого, и каждый раз поражался величию обворожительной тайны, очарованию на мгновение – мгновение, которое он считал самым прекрасным в человеческой жизни.

И вот теперь это мгновение пришло и к его маленькой принцесске. Она смотрела на море задумчиво и чуть печально, но вдруг неожиданно улыбнулась, да так светло и чисто, что Главному Мудрецу показалось, будто его обдало волной теплого и пряного воздуха, и от неожиданности он даже прервал свой рассказ.