— Ты планируй, а мы будем контролировать. Вот тут все дороги, ведущие к «Ремню».

— Джордж забыл сделать копию, а все остальные у людей на местах. На командном пункте всегда должна иметься карта поля боя.

— Меа culpa. Моя вина. До двух утра я оставался на брифинге и должен был успеть на рейс в шесть тридцать. Я забыл и бритву, и свою зубную щетку, и Бог знает что еще.

Телефон снова зазвонил, и Грувер снял трубку:

— Понимаю… Минутку, — он отвел трубку от уха и взглянул на Лоренса Фассета: — Наш второй водитель сцепился с Кардоне.

— О Господи! Надеюсь, ничего серьезного?

— Нет-нет. Как настоящий темпераментный американец он хотел выскочить из машины и, видимо, вступить в рукопашную. Но ничего не произошло.

— Вели возвращаться в Вашингтон. Пусть покинет наш район.

— Возвращайтесь, Джим, в округ Колумбия… Конечно, как вам удобнее. Увидимся на базе, — бросив трубку, Грувер вернулся к карточному столику. — Он оставит «ролле» в Мэриленде. Он считает, что Кардоне заметил номер.

— Отлично. А как насчет семьи Цезаря?

— Все наилучшим образом, — вмешался Коль. — Они просто не могут дождаться известий о Джузеппе Амбруццио Кардионе. Что отец, что сын.

— Что это значит? — Грувер поднес зажигалку к сигарете.

— Старик Цезарь раз двенадцать пострадал от рэкета. Его старший сын работает у Генерального прокурора и относится к мафии просто с фанатичной ненавистью.

— Замаливает старые семейные грешки?

— Что-то вроде этого.

Фассет подошел к окну и посмотрел на просторы южной части Центрального парка. Повернувшись к своим напарникам, он заговорил тихим голосом, но удовлетворение, которого Фассет скрыть не мог, заставило его улыбнуться:

— Теперь все в порядке. Мы вздрючили каждого из них. Все они растеряны и напуганы. Никто не знает, что делать и с кем советоваться. Теперь остается только сидеть и ждать. Дадим им двадцать четыре часа. А потом в зрительном зале гасим свет… Выбора у «Омеги» нет. Цугцванг. Ей придется делать первый ход.

Таннер очутился в своем офисе только к четверти одиннадцатого. Он с большим трудом заставил себя уехать из дому, но понимал, что Фассет прав. Сев, он рассеянно посмотрел на груду почты на своем столе. Все хотели увидеться с ним. Никто не мог принять простейшего решения без того, чтобы он не сказал свое «да».

Сняв трубку, он набрал номер в Нью-Джерси:

— Алло? Элис?

— Да, дорогой. Ты что-то забыл?

— Нет… нет. Просто стало скучно без тебя. Чем ты занимаешься?

В доме на Орчард-драйв 22 в Сэддл-Уолли, Нью-Джерси, Элис улыбнулась, испытав прилив теплого чувства:

— Чем я занимаюсь?.. Ну, в соответствии с указаниями Великого Хана наблюдаю, как твой сын чистит подвал. И так же по повелению Великого Хана его дочь проводит жаркое июльское утро, читая обязательную литературу. Как иначе она попадет в Беркли?

Таннер понял, на что сетует жена. Когда она сама была девочкой, летние месяцы оставили о себе память как о поре одиночества и тоски. И теперь Элис хотела, чтобы Джанет сохранила совсем другие воспоминания.

— Ну ладно, пусть не переутомляется. Пригласи каких-нибудь ребят к ней.

— Так я и хотела. Но позвонила Нэнси Лумис и спросила, не может ли Джанет придти к ней на ленч…

— Элис… Я бы не очень хотел встречаться с Лумисами хотя бы несколько дней…

— Что ты имеешь в виду?

Джон припомнил встречу с Джимом Лумисом в ежедневном экспрессе в 8.20:

— Джим доводит меня до белого каления разговорами о каких-то сделках. И в поезде ему сопутствует целая толпа разной публики. Так что если бы я смог ускользнуть от него до будущей недели…

— А что говорит Джой?

— Он ничего не знает. Лумис не хочет, чтобы Джой знал. Думаю, боится конкуренции.

— Только я не понимаю, какое к этому имеет отношение приглашение Джанет на ленч…

— Просто чтобы не было лишних сложностей. У нас нет таких денег, о которых он ведет речь.

— Аминь!

— И… слушай, сделай мне одолжение. Не отходи сегодня слишком далеко от телефона.

Элис Таннер уставилась на трубку, которую держала в руке: