Избранные произведения. Т. I. Стихи, повести, рассказы, воспоминания
вернуться

Берестов Валентин Дмитриевич
Шрифт:
3
А мы еще вместе. Но рядом разлука, Которой нельзя миновать. Отец не спит, ожидая стука. Слезы глотает мать.
4
Не по-русски, а вроде по-русски. Необычен распев голосов. Белоруски они, белоруски. Из лесов. Из горящих лесов. Гром войны. Громыханье телеги. Разбомбленный, расстрелянный шлях. И на скорую руку ночлеги В стороне от дороги, в полях.
5
Пейзажа не было. Его смели и смяли И затоптали… Лишь густая пыль Да медленное умиранье солнца. И снова пыль. И люди, люди, люди. Стада, телеги — все одним потоком Катилось. Шумы, окрики, слова Слились в единый гул, роптавший глухо. И желтые вечерние лучи Ложились тяжкими последними мазками На спины уходящих… Тучи пыли Мгновенно скрыли от сторонних глаз Позор и горечь шествия… А я, Встречая уходящих на восток, Прощался с детством. 1943, 1971

ЗНОЙ

Как расшалившийся узбечонок, Ветер прыгал и гикал в пыли. Деревья с надеждою обреченных Ждали, гадали, но тучи прошли. И стало глуше и суше, чем прежде. Солнце пекло, обжигая дома. Обманувшись в последней своей надежде, Степь сходила с ума. 1943

ТАШКЕНТСКАЯ ЗИМА

Тяжелые жаркие зданья, Горячая синева. Гнилой мишурой увяданья Посвечивает листва. Туманом небо оденется, Дождик собьет листву. И сразу все переменится Как бы по волшебству. На грязном, сером и желтом — Снежная бахрома. Гостем, ввалившимся с холода, В город войдет зима. На сквере, в снега закованном, Сквозь хлопья блеснут фонари. И будет он заколдованным, Белым всю ночь до зари. А утро… Ожившему миру оно Готовит иные сюрпризы. Сосульками иллюминированы Сверкающие карнизы. Обходят ручьи пешеходы. Гремит капели оркестр. Четыре времени года — И все за один присест! И перемена погоды Как перемена мест. 1943

ТАШКЕНТСКАЯ ВЕСНА

1
Солнце! И арба в рассвете гулком Месит грязь, дорогу бороздя. Солнце! И клочки по закоулкам От ночной сумятицы дождя. Мгла рассеивалась, и росли в ней, Солнцу подставляя синий снег, Горы — насылательницы ливней, Горы — прародительницы рек.
2
А весна еще не оперилась И на дне иссохшего дупла В листья прошлогодние зарылась, Из сухих ветвей гнездо свила. И не подгадать, как яркой ранью Опустеет теплое дупло. Вновь — листва, кипенье, щебетанье, Вспенилось, запело, зацвело.
3
Снова кислой глиною дувалов Пахнет ветер, пыльный и шальной. Снова тополевым, небывалым Мой Ташкент встает передо мной. Будто лишь деревья, а не люди В тесных двориках живут. Против шерсти гладя, ветер будит Заспанную, смятую листву. А навстречу буйному рассвету Тополя, сомкнувшие ряды, Все передают, как эстафету, Дворики, арыки и сады. 1944

ВЕСЕННИЙ ЛИВЕНЬ

Поют сады На все лады, Хоть полон рот воды. 1944

ВЕСНА В СТАРОМ ГОРОДЕ

Тупики замыкаются слепо, Где нависли слепые дома, Глинобитная сбитая крепость, Замурованной Азии слепок… На задворках стоит полутьма. Ветер ветви чинары колышет. И зеленые плоские крыши, Как ступеньки, сбегают с холма. День рождался вместе с апрелем, Утро стряхивало испуг Синей ночи. И детским весельем Разливался флейтовый звук. Этот воздух, поющий тонко! Сыплют бубны грохот и звон. Так приветствовали ребенка. Нынче ночью родился он. И какой-то скуластый, бойкий, Гуттаперчевый акробат Щелкал пальцами, делал стойки, На земле расстелив халат. 1944

ТАШКЕНТСКИЙ ДВОРИК

В цветы заползают тяжелые пчелы. Как перышко, тополь ушел в высоту. Какой-нибудь прутик, корзиночно-голый, Торчит, чуть заметный, а тоже в цвету. И маки на плоских на глиняных крышах Цветут, будто нету им места милей, И смотрят, смеясь, из-под ног у мальчишек, Как по небу реет и мечется змей. 1944

«Мне дороги асфальты матовые…»

Мне дороги асфальты матовые И неба злая белизна, Когда Москву до слез прохватывает Стекающая с крыш весна. Еще чуть брезжит вышина, И чужды ей аэростаты. А в жизни все еще война, И рядом с ней идет весна, И обе молча, как солдаты. И все еще не дни, но даты, Затишье, но не тишина. 1944