Шрифт:
— Не знает.
Хью помолчал.
— Возможно, она не захочет остаться с тобой, когда ты сообщишь ей о своей догадке, — наконец вымолвил он.
— Возможно, но она принадлежит мне и должна меня слушаться.
Давенант встал и отошел к окну.
— Джастин, мне это не нравится.
— Могу я спросить, почему?
— Она… она слишком сильно тебя любит.
— Ну и?
— Не будет ли лучше попросту отправить девушку в какое-нибудь безопасное место?
— И куда же именно, мой разумный друг?
— Не знаю.
— Весьма ценный совет! Поскольку я тоже не знаю, то думаю, нам придется отбросить эту чудесную идею.
Давенант повернулся.
— Хорошо. Полагаю, большого вреда не будет, Джастин. Когда ты покончишь с этой игрой?
— Когда мы окажемся в Англии. Как видишь, я старательно оттягиваю этот момент.
— Почему?
— Во-первых, дорогой мой друг, наше дитя может смутиться, если мы, давясь от смеха, разоблачим ее. Во-вторых… во-вторых… — Его милость замолчал и хмуро уставился на веер. — Что ж, будем честными до конца. Я привык к Леону и мне не хочется менять его на Леони.
— Я так и думал, — вздохнул Давенант. — Будь добр к Леони, Джастин.
— В этом и состоят мои намерения, — с поклоном ответил герцог и захлопнул веер.
Глава IX
Леон и Леони
Через несколько дней Хью Давенант отбыл в Лион. В тот же день Эйвон вызвал своего управляющего Уолкера и сообщил ему, что собирается отправиться в дорогу. Уолкер, привыкший к внезапным решениям своего хозяина, не выказал ни малейшего удивления. Этот сдержанный господин никогда не расставался с непроницаемой маской, давно уже ставшей его вторым лицом. За долгие годы, проведенные в услужении у его милости, добрейший Уолкер зарекомендовал себя с самой лучшей стороны, а потому Эйвон, не колеблясь, препоручил его заботам парижский особняк. Сам герцог намеревался обосноваться в лондонском жилище.
Покинув библиотеку, Уолкер степенным шагом прошествовал вниз, чтобы предупредить об отъезде камердинера его светлости Гастона, грума Микина и пажа Леона. Последнего старый слуга нашел в комнате экономки; паж сидел на столе, свесив ноги, и энергично расправлялся с огромным куском пирога. Мадам Дюбуа скорбно наблюдала за мальчиком. Будучи дамой вежливой, она приветствовала Уолкера печальной улыбкой; Леон же удостоил дворецкого небрежным взглядом и запихнул в рот очередную порцию пирога.
— Eh bien, m'sieur! — Мадам Дюбуа выбралась из кресла и присела в степенном реверансе.
— Прошу прощения, мадам, что потревожил вас. — Уолкер чопорно поклонился. — Я искал Леона.
Паж недовольно заерзал.
— Ну так вы нашли меня, Уолкер, — пробормотал он с набитым ртом.
Лицо Уолкера исказила легкая судорога. Из всей прислуги лишь негодник паж смел обращаться к нему по имени.
— Его милость известил меня, что завтра он отправляется в Лондон. Я пришел предупредить тебя, Леон: ты должен сопровождать его.
— Ба! Монсеньор еще утром мне об этом сказал, — презрительно хмыкнул Леон и отправил в рот остаток пирога размером с голову младенца.
Мадам Дюбуа кивнула.
— Да, и потому милый ребенок пришел, чтобы в последний раз отведать моего угощения. — Она испустила горестный вздох. — Сердце мое разрывается, как только я подумаю, что должна расстаться с тобой, милый Леон. Но ты, неблагодарный мальчишка, похоже, рад улизнуть от старой мадам Дюбуа!
— Я никогда не бывал в Англии, — виновато пробормотал Леон, с усилием проглотив пирог. — Там, наверное, чудесно!
— Ах, это верно! — мадам Дюбуа испустила еще один скорбный вздох. — Ты быстро позабудешь старую толстуху.
— Нет, клянусь! — Леон кинул хищный взгляд в сторону тарелки с еще одним пирогом. — Уолкер, не желаете отведать творение мадам Дюбуа?
Уолкер смерил пажа ледяным взглядом.
— Нет, благодарю вас.
— Видите, как он вас обижает, мамаша! — хохотнул Леон и ухватил очередной кусок.
— Уверяю вас, мадам, у меня подобного и в мыслях не было. — Уолкер поклонился мадам Дюбуа, уничтожающе глянул на Леона и удалился.
— Вылитый верблюд, — безмятежно заметил паж.
То же самое он повторил на следующий день Эйвону, когда карета катила в направлении Кале.
— Верблюд? — изумленно переспросил его милость. — Почему?
— Ну… — Леон наморщил нос. — Я как-то очень давно, видел верблюда. Голову он держал надменно, а зубы у него были ну точь-в-точь как у нашего Уолкера. Он был исполнен достоинства, Монсеньор. Понимаете?
— Прекрасно понимаю, — ответил его милость, зевнул и поуютнее устроился в углу кареты.
— Как вы думаете, Монсеньор, мне понравится Англия?
— Будем надеяться, дитя мое.
— А как вы думаете, мне не станет дурно на корабле?