Вскоре я понял, что оказался прав, потому что парни остановились и принялись с любопытством наблюдать за моими действиями. Тогда я решил, что «засветился» достаточно, и неторопливо направился на угол. Парни несколько замялись, зачем-то заглянули в яму, выкопанную дорожными ремонтниками, но потом потянулись за мной. Чехов благоразумно предупредил, чтобы, выйдя на угол, я не вертел головой и не пытался приветственно махать ему руками. Поэтому пару минут я просто поторчал на условленном месте, убедился, что два подозрительных типа все еще меня преследуют, и неторопливо потопал дальше.

Возможно, насчет парней я все-таки ошибся, потому что, пройдя за мной несколько кварталов, они вдруг резко свернули к остановке и сели в подошедший автобус. В таком случае понятия не имею, чего они от меня хотели. Может, тоже двадцать копеек стрельнуть. Во всяком случае, когда через несколько минут мимо меня прошел полковник, то он шепнул, что «хвоста» за мной нет и я могу ловить машину и ехать к Крутикову.

Примерно в это же время Крутиков, уже минут сорок усиленно изображавший Чехова, предположил, что потренировался в вождении автомобиля достаточно, и повернул к дому Чехова.

В нескольких кварталах от дома Колобок поставил машину на охраняемую стоянку, на которой, по счастливой случайности, нашлось место в самой глубине, избавился от маскировки – светлой рубашки, панамы и бестолковых очков, и стоянку покинул уже в привычном обличии маленького жизнерадостного человечка, который даже отдаленно не напоминал внушительную фигуру полковника. Пока «следопыты» разбирались что к чему, Колобка уже и след простыл.

Как выяснилось впоследствии, собственной машины Крутиков никогда не имел, друзья за руль пускали его не часто, ссылаясь на сложность передвижения по московским дорогам, а потому опыт Колобка в деле вождения ограничивался в основном практикой, полученной на водительских курсах. Этим он и объяснил довольно глубокую царапину на крыле «Москвича». А также тем, что от долгого лежания под задним сиденьем у него затекли не только ноги, но и все остальное. Поэтому, когда полковник вышел, наконец, из машины окончательно, Колобок, досчитав до двадцати, с превеликим трудом смог натянуть панаму и перебраться на водительское сиденье. Попробовал бы я на его месте не задеть «рафик», стоявший от «Москвича» в опасной для неопытного Колобка близости.

– Что же ты сразу не сказал? – накинулся я на тезку, представив, к каким последствиям могло бы привести появление на перегруженных транспортом улицах неумелого «чайника».

– А что именно я должен был сказать? – невозмутимо ответил Колобок. – Ты спросил, вожу ли я машину. Но не поинтересовался, насколько хорошо я это делаю.

Бурный обмен впечатлениями Чехов выдержал стоически. Да он, похоже, и сам не слишком-то торопился просмотреть кассету. Возможно, из-за того, что опасался, как бы вся эта суета вокруг нее не оказалась напрасной.

Когда же время просмотра все же подошло, я быстро выяснил, что лично для меня на пленке нет ничего интересного. Полковник просматривал запись в ускоренном режиме, переходя на нормальный только тогда, когда на экране появлялась очередная фигура. Крутиков записью очень заинтересовался. Правда, любопытство его возбуждалось не столько содержанием пленки, сколько техническими подробностями. В частности, каким образом на трехчасовой кассете могла уместиться запись протяженностью в двадцать четыре часа. Я же устроился на диване с журналом и, беспрестанно позевывая, устремлял взгляд то на его страницы, то на экран телевизора.

– О! – воскликнул Колобок. – Прокрути-ка обратно. Надо же, та самая особа, которая в институте нашем училась. Ну, я рассказывал о ней. Блин, как же ее зовут…

Я с любопытством посмотрел на экран и выронил журнал.

– Катя…

– Катя? Точно! Катя! – Крутиков радостно хлопнул по подлокотнику кресла. – На три курса позже меня училась. Потрясающая женщина.

Чехов посмотрел озадаченно на нас, потом на экран.

– Так я не понял, Катя из института или Катя твоя? Которая из них?

– Это моя Катя, – твердо сказал я.

– Которая в свое время училась со мной в медицинском институте, – подхватил Крутиков.

Чехов пожевал нижнюю губу и задумчиво закончил:

– И которая теперь трудится в интересующей нас суперсекретной лаборатории. Интересное кино. Так что ты там, Вован, о ней рассказывал? Эксперименты, говоришь, проводить любила? Ладыгин, как же тебя эта гипнотизерша не скушала, а?

– Я ей понравился, – буркнул я. – И вообще, никто меня не гипнотизировал.

Я осекся, вспомнив, как Колобок использовал меня в качестве наглядного пособия по способам ненавязчивого введения в гипнотический транс.

– Да ну, ерунда, – я отмахнулся, как будто пытался этим жестом отогнать прочь роившиеся в голове мысли. – Не помню ничего подобного. Да мы вообще почти не разговаривали.

Колобок нетерпеливо вскочил.

– А ты и не обязан что-нибудь помнить. Ты можешь вообще ни о чем не догадываться. Кстати, чем меньше ты помнишь, тем лучше усваивается то, что внушалось. А для того, чтобы что-то внушить, совсем не обязательно вводить человека в глубокий транс. А особенно эффективно внушение, которое было сделано, пока человек спал. Я имею в виду обычный сон.