— Похвальная мысль, мальчик, очень похвальная, но Хейдены никогда не работали до учебы в колледже. Что подумают о тебе в городе? Ты не нуждаешься в деньгах. Приняв это предложение, ты лишил места другого парня, которому они действительно нужны. Скажи, сколько платит Хэррис, и я дам тебе столько же. Ты будешь свободен все лето и сможешь делать, что пожелаешь.

Кевин прищурился.

— Ценю твое предложение, дедушка, но я хочу работать. По-моему, мне понравится в магазине, к тому же мне нравится сам мистер Хэррис. Он отличный парень. Я уже приступил к делу. Папа одобряет.

— Я согласна с дедушкой, Кевин. Позволь какому-нибудь нуждающемуся парню занять это место, а ты сможешь провести лето с Бетт. Ведь скоро ты уезжаешь, а она будет ужасно скучать. Ты должен проявить к ней участие, — умоляла Ирэн.

Кевин посмотрел сначала на мать, а потом на деда. Они снова мучают его. Они объединились против него и отца. Он всегда уступал просьбам матери, но теперь не собирался этого делать. Теперь он будет делать то, что хочет. И отец на его стороне.

— Если ты такой независимый, то как собираешься зарабатывать деньги, когда начнешь учиться в Тьюлейне? — раздраженно произнес Фостер Дойль.

— Я это уже обдумал, — ответил Кевин, внимательно посмотрев на Фостера Дойля. — Буду работать во время обеденного перерыва в кафетерии. Я уже подал заявление. За это можно получать бесплатный обед.

— Кевин, — застонала Ирэн, — что с тобой? Где ты нахватался этих мыслей?

— У меня всегда были эти мысли, только ты не изволила меня слушать. А папа со мной согласен. Послушайте, мне надо уходить, иначе я опоздаю на работу. Рад был тебя увидеть, дедушка. Мама, к ужину я вернусь. Если опоздаю, не ждите меня, я поем с папой.

Когда дверь за Кевином закрылась, Фостер Дойль опустил руки и посмотрел на Ирэн.

— И ты считала, что все в доме подчиняются тебе? — раздраженно спросил он.

— Я же говорила, что он уже все решил. Артур с ним заодно. А знаешь, это не так уж и плохо. Если Кейдер и подозревает что-то, я уверена, он будет молчать. В конце концов, Кевин его плоть и кровь, pi он не станет причинять боль мальчику. А Кевину было бы больно. Кейдер не так глуп, папа.

— Мы проиграли этот бой, но война еще не окончена, — задумчиво произнес Фостер Дойль. В этот момент он принял твердое решение встретиться с Кейдером Хэррисом и все выяснить. И чем скорее, тем лучше.

Ирэн вытерла слезы, жалея, что не взяла с собой сигарет.

— Я всем займусь сам, дочка! Успокойся и отправляйся по магазинам. Купи себе новую шляпу с перьями, как мне нравится. Я сам позабочусь о Кевине, твоем осле-муже и Кейдере Хэррисе.

У Ирэн засосало под ложечкой. Почему он не дает ей самой заняться своими делами? Кевин — ее сын и сын Кейдера. Последнее слово должно остаться за ними. В этот момент Ирэн Хейден Томас страстно ненавидела своего отца. Сила этого чувства так напугала ее, что она резко поднялась и вышла, оставив Фостера Дойля сидеть с открытым ртом. Она бросилась в свою комнату и начала торопливо искать ментоловые сигареты. Потом с трудом открыла непослушными пальцами помятую пачку и сломала четыре сигареты, прежде чем ей удалось, наконец, поднести к губам пятую и закурить. Из груди ее вырвалось рыдание.

Артур Томас поправил жилет своего строгого, в голубую полоску, костюма и вышел в приемный зал похоронного бюро. Помещение было выдержано в темных тонах с отдельными фрагментами темно-красного, ярко-красного и позолоты. Артур всегда слегка морщился, когда входил в эту комнату, потому что она была местом проявления искренней и безутешной скорби. В отличие от сдержанных, тщательно продуманных похорон белых, уход из жизни чернокожих граждан Хейдена сопровождался громким плачем и стенаниями родственников. Он думал, что, содержа много лет похоронное бюро, уже привык к рыданиям и проявлению чувств на людях, но оказалось, что это не так. Происходившее по-прежнему приводило его в смущение. Артур предпочитал спокойные, торжественные церемонии своих соплеменников. С белыми ему было необходимо только выказать сочувствие и понимание, быть вежливым и провести церемонию проводов в последний путь достойным образом. Черные выражали свое горе более эмоционально, что производило тяжелое впечатление на тех, кто пришел выразить близким соболезнование и участие. Их молитвы, бесконечные «аллилуйя», евангельские песнопения вызывали неподдельные переживания Артура Томаса.

Именно потому, что он чувствовал себя в подобных случаях не лучшим образом, Артур и нанял Дестри Дэвидсона, который стал его помощником и проводил похороны черных. Сейчас владелец бюро отыскал глазами Дестри и сделал ему знак выйти в вестибюль.

Дестри Дэвидсон, очень высокий, безукоризненно одетый и подтянутый, всегда держался с достоинством и, казалось, никогда не торопился, хотя Артуру было известно, что он очень эмоционален. Когда Артур смотрел на Дестри, ему неизменно приходило на ум слово «консерватор». Даже его густые волосы были всегда тщательно уложены, аккуратно подстрижены, и ни один волосок не торчал из безупречной прически. Его белоснежные рубашки казались еще белее на фоне темной кожи лица. Ирэн как-то сказала, что Дестри изысканно чистый, хотя, скорее, чистый, чем изысканный. Артур, правда, не совсем понял, что именно подразумевала его жена.

— Вы уже не вернетесь сегодня, мистер Томас? — серьезно и угрюмо спросил Дестри.

— Нет, Дестри. Ты один проведешь эту церемонию и прекрасно обойдешься без меня. Знаешь, я давно собирался спросить: так ли уж необходимо мое присутствие, когда хоронят кого-то из ваших? Что-то подсказывает мне, что лучше, если ты будешь все делать сам.

Сложив руки на сильной и широкой груди, Дестри смотрел на Артура Томаса, которого уже десять лет называл «мистер Томас».

— Означает ли это, что мне не нужно присутствовать на похоронах белых?