«Вряд ли «кукловоды» решатся использовать нового губернатора Сахалина «втёмную». — думал я, глотая очередную дозу обезболивающего. — Ещё неизвестно, как он на их предложение отреагирует: одно дело, когда тебя сажают в губернаторское кресло, и совсем другой расклад, когда тебе предлагают возглавить движение сепаратистов. Поэтому, хотят они или нет, но будут вынуждены открыть будущему губернатору свои намерения и планы и сделать они это должны до его отъезда на Сахалин. А если Перепёлкин откажется? Вот возьмёт и скажет: «Горите вы ясным огнём вместе со своей дальневосточной республикой! Мне и в Москве хватает хлеба и развлечений»! Очень даже может быть, он молод, богат, удачлив в бизнесе, зачем ему эта головная боль? Но какое бы он решение ни принял, перед этим должна произойти его встреча с доверенным лицом. Кто это будет — опытный переговорщик, состоящий в штате «Бюро» или очаровательная женщина-оперативник, а может, высокопоставленный сотрудник регионального уровня, я не знаю, но знаю точно, что если я в рассуждениях оказался прав, и Перепёлкина двигают на Сахалин «Избранные», то они обязательно должны рядом с ним «засветиться». А пока надо терпеливо ждать».

— Чего ждать? — спросил я сам себя вслух. — У моря погоды на широте пролива Лаперуза? Или ждать, когда ситуация прояснится сама собой? Нет, надо заканчивать эти диалоги вслух, а то заработаю раздвоение личности. Господи, хоть бы таблетка быстрей подействовала!

По иронии судьбы, в это же самое время в одном неприметном двухэтажном московском особняке, построенном в 19 веке знаменитым купцом-миллионщиком, тяготевшим почему-то к большевицкому подполью и трагически закончившему дни в своём кабинете с револьверной пулей в голове, всю ночь не гасили свет. В потайной комнате, которая для Директора ЗГС являлась и кабинетом и комнатой отдыха, находилось двое: сам Директор и его заместитель по оперативной работе. Директор сидел за столом, расположенном в глубине комнаты, разбирая последние донесения, а заместитель стоял у кромки огромного тёмно-красного ковра, почти у самого входа. Настольная лампа на столе Директора была установлена так, что пучок жёлтого света падал на столешницу, освещая только жилистые кисти директора и манжеты белоснежной рубашки. Лицо Директора оставалось в тени, поэтому увидеть его не было никакой возможности.

— Как продвигается операция «Горностай»? — сухо осведомился Директор, беря в руки очередной лист с донесением.

— Операция разворачивается в соответствии с утверждённым Вами планом, — уверенно доложил заместитель. — На днях известная нам организация закончила «зачистку» бандитской верхушки. В настоящее время остров практически очищен от криминальных структур. Сотрудники «Бюро» приступили к формированию временных структур, которые призваны подготовить почву для отторжения острова от территории государства. Это так называемое общественно-политическое движение «Сахалин — территория, свободная от криминала». «Бюро» это движение активно финансирует…

— Ликвидаторов «зачистили»? — перебил его Директор.

— Нет, — после небольшой паузы доложил заместитель.

— Почему? Упустили? Чья группа виновата?

— Руководители боевых групп, да и сам резидент, не виноваты. Это я дал команду не предпринимать в отношении сотрудников «Бюро» активных действий.

— Вы? — удивился Директор, и его руки, сжавшись в кулаки, легли в центр освещённого круга. — Я дал команду на ликвидацию участников «зачистки», почему Вы не выполнили мой приказ?

— Вы же знаете, что между спецслужбами с некоторых пор действует негласный договор, согласно которого все стороны избегают боестолкновений и стараются не идти на крайние меры. Если бы мы ликвидировали сотрудников «Бюро», мы бы тем самым нарушили условия договора, и началась бы война. Тем самым мы подставили бы своих людей под удар — начался бы целенаправленный отстрел агентов.

— Началась война? Да она давно идёт, только Вы этого почему-то не заметили. Вы же сами мне докладывали о гибели агента «Орех»!

— Докладывал, но прямых доказательств, что к гибели нашего агента причастно «Бюро», нет. Есть только наши предположения.

Возникла долгая пауза. Лампа продолжала отбрасывать на стол пучок жёлтого света, только в освещённом круге теперь, кроме бумаг, ничего не было. Директор откинулся на спинку стула и убрал руки со стола.

— Я отстраняю Вас от исполнения обязанностей моего заместителя, — наконец произнёс он. — С этого момента Вы выводитесь за штат и поступаете в распоряжение кадровиков. Ждите нового назначения. Всё! Можете идти.

— Да будет так, — твёрдо произнёс бывший зам, и, по-военному повернувшись через левое плечо, вышел из кабинета.

После непродолжительного пребывания в Москве, Жорка Карась неожиданно полюбил говяжью тушёнку. Вот такая появилась у бизнесмена прихоть: подай ему каждый месяц ящик с тушёнкой, а то и целых два, и не абы какой, а родной сибирской, произведённой маленьким частным заводиком, в забытом богом и налоговиками областном городишке, что раскинулся в пятидесяти вёрстах от его горячо любимой и родной Разгуляевки.

И до того Карась возлюбил этот натуральный продукт, что лично ежемесячно мотался на поезде, словно простой курьер, в Разгуляевку, и обратно, в столицу нашей Родины. Никому не доверял Жорка это мероприятие. И можно было ведь за один приезд заключить договор на поставку продукта в любом нужном количестве, так ведь нет!

Отдохнув после дороги пару дней, брал Жорка ящик (иногда два) с консервными банками со странной этикеткой «Волчья сыть. Тушёнка говяжья. Высший сорт», и тут же ближайшим поездом отбывал в Москву.