– Что за товар? Откуда?

– Через Казахстан. Большего сказать не могу.

Тигран презрительно скривился и бросил:

– А большего и нэ надо, дарагой. Наркош прикармливаешь, да? Да нэ парься ты, я сам всо панымаю. На сколько, говоришь, товара?

– На пятьсот «тонн». Примерно.

Тигран переглянулся с Андроником, и последний сказал:

– И теперь второй вопрос…

В этот момент за спиной раздался визг тормозов, и Андроник, неспешно развернувшись всем корпусом, не завершил свою фразу, перейдя на другое:

– Да, кажется, я поспэшил. Думаю, что второй вопрос задам тебе не я.

Дамир посмотрел поверх головы низкорослого кавказца: прямо на них в развевающемся по ветру черном пальто, в котором фигура этого высокого худого человека выглядела еще более высокой и худой, шел Михаил Моисеевич Вайсберг.

Приезд банкира на бандитскую «стрелку», мягко говоря, был прецедентом из ряда вон выходящим. Это можно было объяснить только какими-то чрезвычайными обстоятельствами, и поэтому Ильдар и Дамир напряглись, предчувствуя, что все это неспроста.

Вайсберг подошел к «разруливающим», быстро взглянул на Андроника, и тот, полуприкрыв глаза воспаленными веками и не глядя на Дамира, сказал:

– А второй вопрос желает задать уважаемый Михаил Моисеевич.

Вайсберг шагнул вперед, приблизил свое худое лицо к лицу хозяина «Аттилы» так, что длинный хищный нос банкира едва не коснулся лба его оппонента.

Тонкие бескровные губы Ледяного искривились, и он выговорил скрипучим, нарочито спокойным голосом, в котором, впрочем, можно было уловить, словно сдерживающие речь, упругие металлические нотки ярости:

– Ты и теперь будешь утверждать, что непричастен к убийству Кислова? И твоя сучка тоже? Очень хорошо. Мне уже успели передать, что ты обвиняешь в убийстве Кислова меня. Эта версия показалась мне оригинальной, но отнюдь не забавной. Ну ладно, допустим, что Кислова убили по моему заказу, и ты со своей расписной подстилкой Опалевой не при делах. Подставили вас. Но тогда… – Ледяной сделал невольную паузу, в горле его что-то коротко хрипнуло, но он быстро овладел собой и договорил:

– …но тогда как ты объяснишь тот факт, что моя дочь Екатерина, жена Кислова, была обнаружена в своей квартире мертвой, все вещи раскурочены и переворошены, а вокруг полно отпечатков… чужих отпечатков. Знаешь, кому принадлежат пальчики? Нет? Тогда смотри сюда, невинно оклеветанный младенец!

Вайсберг повернулся и бросил кому-то за своей спиной, позже оказалось, что начальнику своей охраны:

– Борис Андреич, дайте это… да, благодарю.

Вайсберг показал Дамиру несколько листов бумаги, верхний из которых – да и все остальные, вероятно, тоже – были компьютерными распечатками.

– Вот, – сказал банкир, – вот результаты экспертизы, проведенной в квартире моей дочери. Обнаружено три вида отпечатков, одни принадлежат Кате, вторые – Кислову, который, как нам известно, был убит за день до этого, а третьи мы идентифицировали на основе головной базы данных ГУВД. Отпечатки принадлежат Опалевой Анне Николаевне, семьдесят восьмого года рождения, трижды в девяносто восьмом году задержанной по обвинению в занятии проституцией. Вам знакома эта дама?

– Аня? – выговорил Дамир, а потом произнес то, что можно отнести к разряду «глупее некуда»:

– Но она-то там как… при чем?

– Да так, к слову пришлось, – холодно произнес Вайсберг, и только мимолетная усмешка, искривившая его тонкие губы аскета, дала понять, какой термоядерный сарказм был вложен в эту короткую фразу. – Ведь это та самая сука, с которой кувыркался в свой последний вечер Юрка? Та, да? Ничего, что в голову Кати загнали железный штырь, перевернули все вещи Юрки, сперли его сотовый и его пистолет… в квартире их не нашли! И теперь ты, падла, будешь мне чехлить порожняк, что та тварь – безобидная, что самый большой вред, который она сможет причинить – это яйца в своей дыре защемить или член отполировать до мозолей?! Значит, никто ни в чем не виноват, только Юрке разнесли башку, а Катьке загнали штырь в затылок? Теперь как будешь перекрывать свою беспонтовую тухлятину?

Всю маску равнодушия и оцепенелой сдержанности сорвало с Вайсберга, как ветер беспощадно срывает с деревьев красно-желтые перезрелые листья. Холодное, нечеловеческое самообладание, сковывающее в кулак бешеные эмоции, внезапно уступило им, этим эмоциям, – и как будто сорвалась упруго сжатая до упора мощная пружина.

Дамир заметно побледнел и буквально выхватил из рук Михаила Моисеевича листы экспертизы. Жадно проглядел и, все больше вжимая голову в широкие плечи, покосился на Ильдара. Тот пробормотал что-то невнятное, и Дамир понял: говорить и отдуваться придется самому.

– Да… значит, она там была, – с усилием выговорил Дамир. – Была. Но убить…

Андроник избавил его от мучительной надобности выдавливать из себя слова:

– Нэ надо оправдываться. Если ты оправдываешься, значит, признаешь себя виновным. Теперь, я думаю, тебе понятно, как ловко тебя подставили и одурачили? То, что ты нэ приказывал ей убивать Юрия и Катерину… подождите, Михаил Моисеевыч!.. то, что ты не приказывал ей убивать обоих Кисловых, это я еще могу с некоторой натяжкой допустить. Но то, что ты ее прикрывал…