Аня открыла глаза. Перед ней словно раскачивался подвешенный на невидимых нитях белый потолок с тонкой изогнутой трещинкой у самого окна. Наплывала небольшая люстра с висящими на ней прозрачными пластинками на пластмассовых крышечках.

Хуже всего, что Аня не понимала, где она находится. А так как последние события в ее жизни к оптимизму не располагали, то ее бросило в жар и прямо-таки подкинуло вверх.

– Тише ты, шебутная, – раздался ворчливый старческий голос, и Аня, которую теперь уже перебросило из жара в холод, повернула голову на голос – повернула с таким лицом, словно рассчитывала увидеть если не Кощея Бессмертного, Змея Горыныча или Андроника Петросяна, так по крайней мере Бабу Ягу.

В какой-то мере ее ожидания оправдались. Потому что Аня в самом деле увидела перед собой существо женского пола и весьма почтенного возраста, с крючковатым носом и отвисшей нижней губой. Но в отличие от Бабы Яги, существа в известной степени мифологического, в реальности этой старушке отказать было нельзя. Особенно если учесть, что бабуля успевала не только вязать, но еще и жевать какую-то траву, поправлять очки в старомодной оправе, все время сползающие с носа под собственной тяжестью, а также шикать на здоровенного кота с наглой жирной мордой, который норовил закатить клубок, лежащий у ног хозяйки, куда-нибудь этак под кровать или под кресло.

К тому же полифункциональная – а-ля Гай Юлий Цезарь – бабушка смотрела какой-то чудовищный латиноамериканский сериал. Кстати, по очень даже приличному телевизору «LG». Впрочем, Аня предпочла бы, чтобы это был подслеповатый совковый «Витязь» или «Славутич», потому что в тот момент, когда она посмотрела на старуху, на большом полноцветном экране вырисовалась здоровенная сочная морда и гаркнула на всю комнату, аж стекла задребезжали: «Санта-Мария-Виктория-Розалинда, я отказываюсь признавать этого ребенка! Это ребенок Рикардо! Я так стррррадаю! Пойду расскажу тетушке Аугусте-Пиночете, как я стррррадаю!»

По всей видимости, старушка с вязанием была еще и глуховата, поэтому и врубила телевизор на полную громкость.

– Выспалась, Анечка? – спросила она. – А то пора бы уже, два дня без просыпу дрыхла.

– Где я?

– Али запамятовала, как мы тебя с Ильиничной с пятнадцатой квартиры сюда тащили?

– С какой пятнадцатой квартиры меня тащили? – спросила Аня.

– Да не тебя тащили с пятнадцатой квартиры, а Ильинична – с пятнадцатой квартиры. Живет она там, в пятнадцатой, поняла?

Аня еще плохо понимала, и потому Евдокия Ивановна пожевала губами и, пихнув ногой кота, идущего на штурм клубка, проговорила басом:

– Экая, прости мя, господи, непонятливая!

Аня поднялась и села на кровати. Тело сотрясала слабость. Аня опустила глаза и увидела, что ее левая нога от бедра и почти до колена забинтована.

Из ее собственной одежды на ней ничего не было. А надета только пахнущая нафталином старая застиранная ночная рубашка. В которой, должно быть, сама Евдокия Иванна провела свою первую брачную ночь. Этак при Наполеоне.

И тут Аня вспомнила все. И Катю, и Кирика с простреленной головой, и тех двух ублюдков. Нет, их было трое.

– Евдокия Иванна, – повернулась она к старухе, – а сегодня какое число?

Бабка сурово посмотрела на нее и, опять же пришлепнув нижней губой, ответила:

– Ну так что ж? Девятнадцатое.

– Так это все было… позавчера? – ужаснулась Аня.

– А то как же. Позавчерась и было.

«Эта женщина сумасшедшая!» – громыхнуло из телевизора. – Вчера она встретила моего любимого Кайо, мою любимую собачку, и рассказала ей, что донья Тересия передала Кристиану последнее «прости» от Аннины, которая так тоскует, так тоскует…»

Аня засмеялась: при этой фразе она вдруг вспомнила, как давно, еще в детстве, смотрела фильм «Иван Васильевич меняет профессию». Наталья Крачковская там еще произносила: «Александр Сергеич, передайте Зинаиде Михайловне, что Розалия Францевна говорила: Анна Иванна Капитолине Никифоровне дубленку предлагает!»

Бабка одобрительно посмотрела на смеющуюся Аню и сказала:

– Ожила! То-то. Одевайся. Вот тебе пока что халат. Твоя-то одежа… э-эх! Пойдем-ка обедать, милочка. Ты ж два дня толком ничего не ела.

Аня уже заканчивала обедать и пила чай с пирожками, которые еще утром испекла Евдокия Ивановна, как хлопнула входная дверь.

Чашка в Аниной руке дрогнула, и чай плеснулся через край.

– Так это Алешка пришел, – сказала бабка.

– А он к вам разве приходит? – неожиданно для себя самой спросила Аня.

Бабка строго посмотрела на нее, зачем-то постучала крючковатым пальцем по столу и сказала сурово:

– Приходит. Что ж ему не приходить? Внук всежки. Да он мне эту квартиру и купил. Да. Купил. Внук всежки. Он тебя и бинтовал, ногу-то твою. Сидел, трясся над тобой. Аж сам на лицо белый стал.