Мэр, невысокий полный человек, уже спешил к нам. Он обнялся с господином Романо, как с родным братом, и сказал, что страшно рад, просто счастлив принимать у себя такого славного гостя, потомка известного дворянского рода Якушкиных. Флеминг подтолкнул меня вперед. Зацепившись каблуком за край платья и совершив довольно неуклюжий прыжок, чтобы не растянуться у всех на глазах, я оказалась лицом к лицу с мэром. Мэр испуганно отступил назад, сбился с мысли и замолчал. Лицо мое горело. Казалось, все смотрят на меня.

– Это наша переводчица, – сказал Флеминг, к моему удивлению, по-русски. – Наташа Устинова.

– А! – выдохнул мэр с облегчением. – Переводчица! Добрый вечер. – Он сунул мне руку.

Я откашлялась и сказала каким-то не своим голосом:

– Господин мэр счастлив принимать у себя господина Романо… потомка… древнего рода… местного… добрый вечер…

Пока я говорила, мэр пристально смотрел на меня, словно проверял, все ли его слова переведены правильно, что меня очень смущало.

Господин Романо дождался, пока я заткнусь, и сказал, что тоже страшно рад посетить наш древний город, где начиналась история его семьи, и что это большая для него честь… Он сделал паузу и выразительно посмотрел на меня. Я перевела. Мэр обрадовался и сказал, что для него тоже честь. Я перевела.

Господин Романо стал настаивать, приложив руку к сердцу, что честь в первую очередь для него. Мэр не соглашался. Я, как теннисный мячик, перебрасывала фразы от одного к другому. Флеминг оставался серьезен. Аррьета бродила взглядом по залу, рассматривая туалеты присутствующих дам. Клермон едва сдерживал зевок. Гайко, задрав голову и прищурившись, рассматривал старинную люстру на потолке.

Тут, к счастью, к мэру подбежал юркий молодой человек и, извинившись, стал шептать что-то ему на ухо. Выслушав, мэр сделал озабоченное лицо, в свою очередь тоже извинился, пояснив, что вынужден оставить нас, так как труба зовет, и что мы еще увидимся.

– Молодец! – шепнул мне Флеминг. – С боевым крещением!

– К черту, – ответила я шепотом и тут же сообразила, что ляпнула невпопад. – Откуда вы знаете русский?

– Не знаю, – ответил Флеминг. – Всего несколько фраз. Наверное, из-за имени.

– Какого имени?

– Моего. Знаете, как звучит мое полное имя?

– Как?

– Никому не скажете?

– Нет!

– Сталинград!

– Не может быть! – вырвалось у меня.

– Честное слово! – Флеминг смотрел на меня смеющимися глазами.

Мы переговаривались шепотом.

Тем временем мэр взобрался на небольшую кафедру на подиуме и постучал пальцем по микрофону, требуя тишины.

Речь его была на удивление краткой. Всего несколько фраз о славной дате – Дне города и славных гостях, которые почтили своим присутствием наш праздник. Господин Романо, потомок славного рода местных дворян Якушкиных, – он похлопал в ладоши. Гости подхватили, повернувшись к господину Романо.

– И… – Мэр, как опытный интриган, сделал паузу. Долгое «и» повисло в воздухе. Насладившись наступившей вдруг гробовой тишиной, он закончил: – …и всемирно известный маг и волшебник господин Ханс-Ульрих Хабермайер!

И сразу же в зале погас свет. Луч прожектора упал на сцену. В его свете неподвижно стоял рослый человек, закутанный в черный плащ, с огненной маской на лице. Восторженно взвизгнула какая-то женщина. И сразу же наступила такая тишина, что стало слышно, как нежно и тонко звенят хрустальные подвески на люстре.

Маг взмахнул руками, словно крыльями. И стая черных не то птиц, не то летучих мышей бесшумно ринулась со сцены в зал. Зал ответил дружным воплем. Заметались белые столбы прожекторов, черные птицы-мыши кружили по залу. Присутствующие стали пригибаться, закрывая голову руками. Музыка звучала какая-то дикая…

И вдруг все разом закончилось. Вспыхнула ослепительно хрустальная люстра в центре зала. Исчезли неизвестно куда черные мечущиеся тени. На сцене в белом фраке стоял Ханс-Ульрих Хабермайер, улыбаясь, прижав руки к груди, раскланиваясь. Зал разразился овациями. Маг поднял руку, призывая к тишине. Дождавшись, заговорил по-немецки. Переводчик перевел. Праздник города почти совпал с другим праздником, сказал Хабермайер. С древним праздником, которому больше двух тысяч лет, праздником, предвещающим долгую мрачную зиму, когда границы между мирами живых и мертвых стираются и… они посещают нас!

– Счастливого Хеллоуина! – воскликнул Хабермайер по-русски, посылая в толпу воздушные поцелуи. Кто-то неуверенно засмеялся. Публика оторопело молчала. Холодок пробежал по спинам.

– Прошу дам принять от меня в подарок цветы, – сказал Хабермайер, и тут же резвые служители засновали меж гостей, раздавая веточки разноцветных орхидей…

Это разрядило обстановку. Грохнули аплодисменты. Дамы, щебеча, разбирали цветы.

Хабермайер, сияя улыбками направо и налево, пробирался к нам через толпу.