Директор РНИИ Андрей Григорьевич Костиков принял членов комиссии сдержанно, но тревога чувствовалась в его поведении. «А кто бы не ощущал тревоги, если к тебе сам Сталин комиссию направляет. Это, когда награждают, комиссий не надо, они приезжают совсем за другим»).

Яковлев здесь же в присутствии руководства института распределил направления работы комиссии среди приехавших, сам же он решил проверить, как идет создание ракетного самолета, который в свое время был заявлен в плане работы РНИИ, как приоритетная работа.

Александр Сергеевич знал, что практически сразу после вступления в должность директора Костиков отправил письмо в МК ВКП(б), где писал: «…в настоящее время исследовательская работа в области реактивных двигателей показала реальную возможность разработки самолета, который на протяжении 1…5 минут мог бы двигаться со скоростью, которая превышала бы звуковую…». 26 июля 1942 года вышло постановление Комитета обороны о поручении институту вместе с Наркомавиапромом в короткий срок разработать реактивный истребитель-перехватчик. На проектирование, строительство и наземную обработку в условиях военного времени отводилось менее восьми месяцев.

Яковлев, как заместитель наркома отвечавший за новую технику, распорядился соответствующим службам оказывать необходимое содействие ракетчикам, которые пожелали вторгнуться на поле истребителей, но ракетчики как-то не очень активно обращались за помощью, и в круговерти военных забот ему было не до контроля за тем, как идет у «конкурентов» работа над их перехватчиком. Да и, если честно сказать, Яковлев, будучи уже очень искушенным человеком в области проектирования, конструирования и доводки летательных аппаратов, не верил, что малоподготовленные в этом деле ракетчики-артиллеристы сумеют в столь короткий срок создать не просто новую машину, но и принципиально новую. Но это была, как он считал, не его забота. А выяснилось, что теперь и его.

С проектом истребителя-перехватчика Яковлев разобрался быстро. С отвагой незнания за невероятно трудное дело взялись люди, до этого никогда не строившие боевых летательных аппаратов. Да и не только боевых. В активе РНИИ была попытка построить планер РП-318 конструкции С.П. Королева. Он даже начинал испытываться в 1940 году, но испытания были прерваны, когда арестовали Королева…

Выходя из директорского кабинета, Яковлев в конце институтского коридора увидел человека, которого он знал, кажется, еще с коктебельско-планерных времен.

«Тихонравов? Точно, он».

– Михаил Клавдиевич?

Протянув руки для приветствия, замнаркома надеялся увидеть ответную радость в глазах, но – не увидел. «Боится, – понял Яковлев. – Ничего, сейчас разогреется, вспомним молодость, оттает».

В кабинете Яковлев усадил напротив себя Тихонравова и стал рассказывать о положении на фронте, вспоминал о фронтовых делах их общих знакомых и, действительно, Михаил Клавдиевич стал понемногу распрямляться, говорить о том, что вот их самолет, к сожалению, никак не может выйти на расчетные параметры, и это угнетает всех, кто связан с авиационной тематикой. Не ожидали, что возникнет столько сложностей. Жаль, конечно, что нет руководителя темы Сергея Королева, вы должны его знать, он тоже планеристом был, в Коктебель ездил, без него истребитель буксует.

«А где этот Сергей Королев?»

Повисла тягостная пауза.

«На Колыме говорят, а, может, и где подалее».

Где же это подалее, с тоской подумал Яковлев и промолчал.

Молчал и Тихонравов.

«Кто-нибудь выступил в его защиту?» – спросил Яковлев и, уже сказав эти слова, понял, какой идиотский вопрос он задал.

Обжигающе-колючий взгляд подтвердил его догадку, что вопрос был идиотский.

«Институт продолжал работать в прежнем ритме. В самой этой скотской покорности, в том, что люди вели себя так, словно ничего не случилось, в том, что работа не приостанавливалась и даже не замедлялась было что-то глубоко оскорбительное для человеческого достоинства. Никто не только не пытался защитить Клейменова и Лангемека или оправдать их, но никто даже не спрашивал, как это могло случиться, потому что в самом вопросе этом уже был намек на какое-то сомнение. Королев конфликтовал с руководством все эти годы, но ведь были люди, все эти годы активно поддерживавшие начальника института и главного инженера, однако и они не сделали ничего для их защиты, и высшим проявлением был скорбный вздох и невнятное бормотание шепотом: «Да… Кто бы мог подумать».

Я. Голованов «Королев». М.: «Наука», 1994

Но по мере углубления в дела института Яковлев понял, что отнюдь не состояние строительства ракетного перехватчика интересовало Сталина, а нечто более важное. И вдруг до него дошло: Золотая Звезда с номером 13!

Постепенно для Яковлева картина стала проясняться. По его мнению, в предвоенные годы молодой, ищущий коллектив ракетного института, чередуя замечательные озарения с неизбежными провалами, стал нащупывать генеральную линию, на которой можно реализовать все те теоретические наработки, созданные молодыми энтузиастами реактивного движения. Возглавляли эти усилия директор института Иван Терентьевич Клейменов, участник революции, член партии с 1919 года, и его главный инженер Георгий Эрихович Лангемак. В числе ведущих специалистов были Б. Раушенбах, В. Глушко, Л. Душкин, С. Королев, М. Тихонравов, Ю. Победоносцев, А. Палло, А. Костиков, Л. Шварц и другие.

Разумеется, не планером единым жил институт, в недрах его создавалось оружие, которое удивило мир, но, похоже, к его созданию Герой Социалистического Труда № 13 отношения не имел, и Сталин это понял. Не зря же он своим распоряжением поручил комиссии А.С. Яковлева дать справедливую оценку работе РНИИ в военные годы.

Сталина интересовал ракетный планер, который Костиков обещал выдать в течение года. Он его не выдал и не мог выдать, потому что, как было записано в акте проверки, «Костиков не обладает достаточными познаниями для выполнения такого задания».