Естественно, не все, кто говорил о своем благородном происхождении, были таковыми на самом деле, но в этой первой волне эмиграции в основном были выдающиеся люди, которые потеряли все во время революции и бежали за границу. Все в них говорило о прежней привилегированной жизни: их простые и элегантные манеры, знание иностранных языков и многое другое. Организаторам «Треста» было известно, что некоторые из этих людей принимали активное участие в подпольной работе, направленной на освобождение России от советского режима.

Теперь, когда у Мары появились новые интересы, она стала проводить время с молодым армянином, которого она встретила во время своего первого визита в Париж, и его друзьями. Я была очень рада этому, поскольку теперь у меня была возможность побыть несколько часов в своей комнате в одиночестве или побеседовать с друзьями из пансиона, которые расспрашивали меня о моих неприятностях. Все они, и особенно Види, недоуменно спрашивали, что сделало меня такой апатичной и подавленной, почему я выгляжу такой озабоченной и провожу с ними так мало времени, особенно после возвращения Мары? Я не знала, что ответить на их вопросы. Во-первых, они, вероятно, догадывались о том, что происходило, а во-вторых, я боялась, что если скажу что-нибудь или приму любое их предложение о помощи, то это приведет в ярость Видкуна и ухудшит мое положение.

В конце концов Маре надоели походы по магазинам и ресторанам, и она начала искать новые интересы среди русских эмигрантов и армянских друзей. Она бросила свои уроки французского языка и снова возобновила свой тщательный контроль над моей жизнью.

Из русской газеты или от знакомого Мария узнала о Русской студии искусства, которая совсем недавно открылась в Париже. Это была театральная школа, направленная на обучение людей для работы в киноиндустрии, которая уже тогда имела большую популярность и конкурировала с театром. Рассказывали много историй о людях, которые сделали головокружительную карьеру на этом новом поприще. Русская студия искусства гарантировала, что ее лучшие студенты будут рекомендованы режиссерам крупных международных кинокомпаний.

Мария вернулась полной энтузиазма после ее первого посещения Русской студии искусства. Несмотря на то, что стоимость обучения была достаточно высокой, она записалась сразу же и прошла вступительный экзамен. Она сказала, что мне тоже следует записаться туда.

«Ты действительно должна встретиться с новыми людьми и найти новых друзей, — сказала Мара. — И было бы так здорово, если бы мы смогли одновременно брать эти уроки и уроки актерского мастерства».

Хотя я была удивлена как приглашением Мары, так и неожиданным пренебрежительным отношением к дополнительным расходам, но все же согласилась пойти с ней. Через некоторое время я тоже выдержала вступительные экзамены в Русскую студию искусства, после чего меня представили однокурсникам и преподавателям. И большинство студентов, и скромный штат преподавателей были русскими эмигрантами. Если эта Русская студия искусства и была успешной до сих пор, то только благодаря тому, что в Париже еще было достаточно много русских эмигрантов, которым удалось спасти часть своего состояния и которые теперь мечтали о выгодной карьере в новой перспективной сфере искусства.

Студия занимала большой частный особняк, принадлежавший Айседоре Дункан, в престижном районе на правом берегу на Рю де ля Помп. В конце большого зала была огромная сцена с тяжелым бархатным занавесом. Сцена использовалась для наглядных показов во время лекций и для актерской практики. Дом был построен для Айседоры Дункан в то время, когда ей оказывал поддержку Зингер. В нем жила она и ее студенты, там она устраивала личные вечеринки, также дом служил в качестве студии для ее выступлений. К тому времени, когда я пришла туда, она была замужем за известным советским поэтом Сергеем Есениным и жила весьма бедно в Советском Союзе.

Я была настолько погружена в свои проблемы и так растеряна от того, что очутилась в таком месте, как Русская студия искусства, что не искала возможности познакомиться с другими учениками, поэтому помню всего нескольких моих сокурсников. Мара, однако, достаточно быстро образовала свой круг друзей (в основном это были мужчины) из актеров студии и студентов группы, в которой состоял и ее вездесущий молчаливый армянский друг. Она также подружилась с господином Никитиным, руководителем студии. Поговаривали, что он сотрудничал с кинематографической студией как актер и режиссер. Вместе с помощником он вел почти все занятия в студии.

Несмотря на то, что Никитин обращался ко всем, включая и меня, с уважением и вниманием, все же было что-то второсортное в этом учебном заведении. Мои занятия в балетной школе научили меня тому, что для достижения профессионального мастерства во всем, что называется искусством, требуется много лет упорной тяжелой работы. В Русской студии искусства не давалось достаточно времени для развития мастерства, не было должного уровня руководства и общехудожественной цели для этой разношерстной группы студентов.

Все чаще я спрашивала себя, что я, обученная балерина, делаю в этой школе клоунов. Примерно в то время, когда у нас должен был быть «выпускной вечер» (всего после нескольких недель обучения!), я узнала, что некоторые из моих знаменитых преподавателей балета теперь были в Париже, включая известного Мордкина, который еще в Харькове рекомендовал мне продолжать балетную карьеру. Хотя я и не танцевала два года, но я была еще так молода, что несколько месяцев упорных занятий помогли бы мне вернуться в отличную форму. Теперь мне нужны были только две вещи: деньги на занятия балетом и разрешение Видкуна возобновить мою карьеру. Как только я решила вернуться к балету, я написала Видкуну о своем намерении. Я объяснила ему, как много балет значил для меня, а также напомнила ему, что хотя вначале на это потребуется немного денег, позже моя карьера балерины сделает меня финансово независимой, и я заверяла его, что буду пользоваться своей девичьей фамилией.