— Аэропланами, как видите, нас не балуют, — проговорил он смущенно. — Пока еще собираются пожертвования на создание русского воздушного флота. Вот сформированы первые три роты — в Петербурге, Москве и у нас, в Киеве.

Есипов отвел Петра Николаевича в сторону:

— У ваших друзей кислые лица. Помогите мне поднять у них настроение.

— Вы правы, — ответил Нестеров. — Если на «Фарманах» летать по-новому, они ничуть не уступят последним конструкциям.

В глазах Есипова блеснули огоньки одобрения.

— Я слышал о ваших полетах в Варшаве, — заметил он. — Превосходно, поручик! Мысли, бередившие меня, нашли подтверждение в вашем опыте. Летать, боясь кренов, — все равно, что плыть по морю, боясь волны.

— Но как вы узнали про мои опыты? — удивился Нестеров.

— Язык, говорят, до Киева доведет. Случайно попалась мне варшавская газета, в которой описывались отважные полеты поручика Нестерова. Я написал начальнику гатчинской школы, старому моему другу…

— Погодите, погодите, — начал догадываться Петр Николаевич. — Похоже, что наше назначение в Киев и в Одиннадцатый отряд не случайно?

— Похоже, — засмеялся Есипов.

— В таком случае, позвольте вас от всей души поблагодарить!

Он крепко пожал руку командиру отряда.

Полеты начались в тот же день. Есипов брал с собой в воздух каждого из вновь прибывших летчиков и знакомил его с районом Киева, показывал наиболее удобные подходы к аэродрому при расчете посадки.

Вечером поручик Есипов разрешил Петру Николаевичу взлететь самостоятельно.

Нестеров садился в аэроплан с большим волнением. Сколько бы он ни поднимался в воздух, сколько часов не налетал бы, но всякий раз перед взлетом он слышит, как быстрее бьется сердце: бог весть, сяду ли живым-здоровым?

Нет, Петр Николаевич не относился к числу тех, кто слепо пускался в полет, точно бросаясь в воду: авось, доплыву! Но именно потому, что ясно видел он опасности, подстерегающие пилота, в душу просачивался ледяной холодок тревоги.

Нестеров взлетел и, набирая высоту, разглядывал Киев. Красавец город раскинулся по обе стороны Днепра. Отливали золотом купола и кресты Лавры, зелеными кудрявыми кустами выглядели деревья Купеческого сада, Крещатик напоминал муравейник от густо сновавшей по нему массы людей и экипажей.

— Киев — мать городов русских! — словно завороженный, шептал Петр Николаевич. — И как было бы отменно, когда б в этом родном древнем небе совершить мертвую петлю…

Для Петра Николаевича мертвая петля не была самоцелью. Ей отводилась роль наглядного доказательства того, что аэроплан может занимать в воздухе различные положения, и летчики не должны бояться их, а научиться возвращать аппарат в положение горизонтального полета. В этом, и только в этом — путь к завоеванию пятого океана.

«Фарман», наконец, набрал тысячу метров. Медленно опускалось за горизонт солнце, точно растворяясь в багряном зареве заката. Небо было в алых брызгах, в рдеющих, как раскаленные угли, облаках. Казалось, что солнце боролось где-то за горизонтом с идущей ночью, яростно швыряясь пылающими головнями.

«Внизу люди уже примирились с сумерками, а здесь, на высоте, еще идет борьба между светом и тьмою!» — подумал Петр Николаевич и стал кренить аэроплан все круче и круче, летя теперь по большому замкнутому кругу.

На аристократическом Крещатике, у Купеческого сада, по обоим берегам Днепра, на рабочем Подоле, — всюду собирались люди, наблюдая за аэропланом, смело кружившем в вечернем фиолетовом небе.

Уже начиная с прошлого года, киевляне часто ходили на аэродром смотреть, как диковину, полеты авиаторов. Мороз пробегал по коже, когда аэроплан, разбежавшись, уносил человека в безбрежное небо.

Но до сих пор никто не летал над городом. И притом, аэроплан так свободно кружит, будто это и не аэроплан вовсе, а большая вольная птица.

— Падает!

— Шо вин робыть?! — раздавались испуганные голоса наблюдавших за полетом.

Аэроплан скользил на хвост, затем стал опускать нос, и никто не заметил, как снова оказался в горизонтальном полете. Потом без передышки Петр Николаевич с левого крена переходил на правый, набирал высоту и стремительно несся вниз. Воздух невидимой могучей рукою прижимал его к сиденью, кровь стучала в висках.

«Эх, „Ньюпор“ бы мне сейчас… И что Нелидов долго не едет?! Мы бы с ним усилили „Фарман“ и я бы на нем решился…»