— Да, да, одержимый! — подтвердил Самойло. После случая с Нестеровым он стал панически бояться летать и теперь был даже доволен, что его отстранили от должности инструктора и посылают в Киев рядовым летчиком.

— Прекрасно быть одержимым! — сказал Вачнадзе.

Все трое смотрели вверх, притенив ладонями глаза.

«Ньюпор» был теперь в самом центре голубоватой небесной полыньи на высоте не менее тысячи метров. Аэроплан стал медленно, будто раздумывая, разворачиваться, потом лег в глубокий крен и закружился, то заслоняя крыльями солнце, то открывая его ярко-белое, льющееся потоком пламя…

Петр Николаевич впервые внимательно и спокойно разглядывал землю сверху. Вон Прага, раскинувшаяся на правом берегу Вислы, Иерусалимская аллея, Старый город…

Альтиметр показывал тысячу сто сорок метров. Стрелка мелко дрожала, почти не отклоняясь. Аэроплан делал крутые повороты без потери высоты.

«Стало быть, я был прав: в воздухе везде опора!»

Он накренил аэроплан еще круче, энергично и плавно выбирал ручку управления на себя. Стрелка альтиметра не падала. Консоли крыльев дрожали, как в лихорадке. «Крылья ненадежны… Во время петли сложатся», — вздохнул Петр Николаевич…

И все-таки кровь радостными, сумасшедшими толчками билась в сердце. Первый в мире крен, без малого под девяносто градусов — его, Нестерова!

Он видел, как толпы людей собирались на набережной Вислы, как останавливалось движение на широких проспектах Варшавы, и зрители, запрокинув головы, глядели на его полет, словно на чудо.

Но Петр Николаевич знал, что есть еще и другие зрители — летчики и мотористы Мокотовского аэродрома. Для них, главным образом, и старается он сегодня. Надо, чтобы летчики поняли: спасенье в кренах, в фигурном летании, в свободном владении искусством полета, а не в хитроумных автоматических устройствах, которые, будто бы, все будут делать сами. Только человек, а не автомат, может быть хозяином в небе. Человек!

— Смотрите, он падает! — истерически закричала молодая дама с расширенными от ужаса глазами и порывисто закрыла руками лицо.

Аэроплан и впрямь падал хвостом вниз, потом опустил нос и, рассекая воздух, снова набрал высоту. Все громко захлопали в ладоши, тут и там раздавались одобрительные восклицания по-польски и по-русски. Молодая дама осторожно отняла от лица руки и в ее глазах теперь сверкали бисеринки слез…

А Нестеровым словно овладело безумие. Он неслыханно глубоко накренял аэроплан и ястребом кружил в небе. Круто, почти свечой, набирал высоту и, теряя скорость, легко скользил хвостом вниз, переходил в пикирование и возвращался к горизонтальному полету. И все это — каскадом, без малейшей передышки.

На аэродроме летчики, мотористы и солдаты с изумлением наблюдали за необыкновенным полетом. Никто из них никогда не был свидетелем подобной смелой красоты и виртуозности. Аэроплан на их глазах занимал сотни таких положений в воздухе, из которых каждое считалось смертельным для летчика.

— Безумие! — бросил кто-то, скрипнув зубами.

— Величие! — закричал Вачнадзе. — Слышите, величие!

Никто не отозвался на эти восклицания, будто все молчаливо соглашались с тем, что Нестеров — безумный и великий одновременно.

Когда «Ньюпор», наконец, приземлился и, ёкая мотором, медленно рулил, похожий на усталого коня, летчики, мотористы и солдаты побежали ему навстречу…

Только инструкторы растерянно топтались на месте. Черт возьми! Теперь, кроме поручика Нестерова, здесь не будут признавать никаких авторитетов. Ничего себе инструкторы, которые не отваживаются на то, что по плечу ученику! И еще, чего доброго, введут в программу обучения эту сумасшедшую акробатику.

Петра Николаевича обнимали, радостно тискали со всех сторон, будто желая удостовериться, из какой чистой, особого сорта стали отлила матушка-природа этого удивительного человека.

— Вот как летают нынче в русском небе! — воскликнул Миша, обнимая Нестерова. — Ты — богатырь, Петюша, ты — крылатый витязь!

— Пошел поэт стихами петь! — отбивался Петр Николаевич. — Так летать будете и вы… Обыкновенный полет.

— Хо-хо! Обыкновенный! — вздыхали и изумлялись летчики.

— Сколько надо каши съесть, чтобы решиться на такое!..

На Мокотовском аэродроме, по случаю успешного освоения купленного у Франции нового аэроплана «Ньюпор», военное министерство устроило банкет.

Вечер был шумный. Головокружительные тосты, дружеские излияния, споры, воспоминания… Было выпито много вина, и во всем зале, казалось, не находилось ни одного трезвого человека.

Проходя между столами, Петр Николаевич услышал, что кто-то назвал его фамилию. Он обернулся на голос.

— Па-ан пору-учик! Вы невнимательны к да-амам, — протяжно и игриво пели две паненки, размахивая разноцветными веерами. Темнолицый мужчина в черном фраке и ослепительно белой, накрахмаленной сорочке, дружески улыбнулся: