На другой день подошел к Анеку на перемене.

— Как это понимать?

— Ты о чем, Эдичек? — наивно вскинула брови.

— Вчерашний случай имею в виду.

— Ах это… Я обязана отчитываться?

— Да вроде не чужие.

— Хорошо, это Славик, мой друг… Довольно с тебя?

— Не обидишься, если я твоему другу ножки переломаю?

Поглядела на него с какой-то странной, сочувственной улыбкой.

— Что ты, Эдичек! Даже не думай. Он тебе не по зубам.

— Неужели?

— У Славика красный пояс, и потом… Какое тебе вообще до этого дело? Ты же обещал за мной не бегать.

— Вон мы как заговорили… А этот… как сказать… твой Славик, он что же, слышит музыку?

— Не знаю, — серьезно ответила Анек. — Еще не проверяла.

— То есть еще не трахались?

Повернулась и ушла. Собственно, на этом роман и закончился. Белобрысый Славик повадился приезжать раз, два, три в неделю, и Корин вместе с Венькой и другими пацанами уже пришли к решению, что добром не уймется. Сделали первое предупреждение, но белобрысый отнесся как-то несерьезно. Корин сам к нему подошел (парни отстали на несколько шагов) и миролюбиво предупредил:

— Ты, братишка, в чужой огород забрался. Сворачивай удочку, чтобы не было беды.

Белобрысый сперва сделал вид, что не понял, о чем речь, но когда пацаны придвинулись ближе, поспешно зарекся:

— Извините, хлопцы, больше не буду. Честное пионерское. Я же не знал, что это ваша территория.

Неизвестно, чем бы кончилось толковище, но тут появилась Анек, обожгла Корина таким презрительным взглядом, что он и сейчас поежился, и утянула белобрысого в машину. Пацаны, тогдашняя компания Корина, соблюдали неписаный рыцарский кодекс: никого не били среди бела дня и при дамах. Машина отъехала, и в воздухе завис оскорбительный смешок белобрысого Славика: «Какие у тебя забавные одноклассники, Анечка… Не пуганные еще».

Продолжения не было. В конце четверти Анек неожиданно перевелась в спецшколу с языковым уклоном. Корин звонил пару раз, с большими перерывами, но разговоры выходили путаные, бестолковые. «Как поживаешь, дорогая?» — «Ничего, спасибо, как ты?» — «Тоже хорошо». — «Не передумала еще?» — «О чем ты, Эдичек, все это в прошлом». — «Как Славик? Как родители?» — «Родители в порядке, со Славиком тоже пройденный этап». — «Почему? Музыку не слышит?» — «Что-то вроде этого. Ты-то нашел себе покладистую девочку?» — «Да уж неужели! В опытных руках, Анечка, они все покладистые». — «Рада за тебя, солнышко».

Вот и все. Недолго фраер танцевал. Вступив во взрослую жизнь, Корин сразу окунулся в бизнес (начал с торговли подержанными тачками) и забыл о прелестной недотроге, хотя на сердце осталась зарубка, как о несбывшейся, возможно, волшебной сказке.

Но она все-таки опомнилась, все-таки позвала. Сколько же лет минуло — пять, десять? Какая разница? Если позвала, он придет.

Корин спал голый, он теперь никогда не мерз: густая, рыжеватая шерсть грела не хуже собачьей — и, покончив с едой, начал, чертыхаясь, копаться в куче тряпья, надеясь разыскать одежонку для выхода на поверхность. С удивлением отметил, что сознание прояснилось, вернулось почти в прежние параметры. Это его не обрадовало. Возвращение человеческих рефлексов и ощущений повлекло за собой смутную тревогу, от которой, казалось, он избавился навсегда. С этой постоянной тревогой — кинут не кинут, убьют не убьют, повяжут не повяжут, дадут не дадут — связаны все самые худшие, печальные воспоминания из того времени, когда он жил наверху. Возможно, именно эта тревога, подобная не до конца затянувшейся на шее петле, и погнала его в подземелье; и лишь впоследствии, когда произошло спасительное перевоплощение, он осознал, что сделал единственно правильный выбор. Конечно, помог Кириенок с его подельщиками, но решение он принял сам. Миллионы людей, прозябающих на земле, мечтают стать оборотнями, не отдавая себе в этом отчета, но мало кому это удается на самом деле. Ему есть чем гордиться, Анек это оценит. Он один из немногих избранных, при жизни освободившихся от земных пут…

Наконец подобрал себе вельветовые джинсы с одной распущенной от колена штаниной и какое-то подобие рубашки с длинными рукавами. Наверху лето, сойдет. Примут за бомжа или наркомана. Это самая лучшая маскировка. Разумеется, он не мог предстать перед любимой в таком затрапезном виде, но для выхода нормально.

Крысы почтительно расступились, а потом голодной, истошно визжащей стаей сопровождали его по туннелю. Почетный эскорт, усмехнулся Корин. С огорчением отмечал он неприятные перемены в своем подземном царстве. Во многих местах образовались новые завалы, которых не было вчера. Вода и время совершали кропотливую, изнурительную работу. Перекошенные металлические конструкции, подточенные сыростью и жучком древесные укрепы, сдвинувшиеся с точек опоры земные пласты. Рано или поздно весь город рухнет в эту ямину, приуготовленную то ли роком, то ли человеческой гордыней.

Корин передвигался по направлению к центру, но, естественно, не по прямой: приходилось делать зигзаги, ползти по узким проходам, одолевать сыпучие подъемы, подобные смазанным маслом желобам, опускаться в светящиеся мутными, скверно пахнущими озерцами скважины, — за час прошел не больше километра, но все равно испытывал душевный подъем, оглядывая свои владения, представляя, какими глазами увидит все это милая Анечка. Наверное, сперва ей будет жутковато, непривычно, но впоследствии она, конечно, сумеет оценить по достоинству всю красоту и мистическую негу этих заповедных угодий. Только здесь, под землей, человек мог чувствовать себя в абсолютной безопасности. Раз она окликнула его, значит, скоро они воссоединятся, чтобы не расставаться никогда.

На поверхность он выбрался в районе Измайловского парка, с трудом сдвинув крышку проржавевшего канализационного люка. Стоял теплый вечер, с мерцанием звездного полога, с нежным потрескиванием листвы. Несколько мгновений он приходил в себя, с наслаждением вдыхая березовую прохладу, приучая глаза к яркому по сравнению с подземельем свету. К этому моменту он восстановился в человеческом облике до такой степени, что ощутил желание закурить. «Что ж, — подумал весело, — сегодня покурим, а, глядишь, и выпьем водочки».