– Ребята, – слабым голосом сообщил Рульф, – а что я вам скажу! У меня еще одна галлюцинация.

Ответа не последовало. Ну, разве что Амадеус громко икнул. А какого можно было ожидать ответа, если откуда-то сверху в этот момент прямо на стол спрыгнула белка. То есть, если бы белки имели привычку кутаться в закрывающие их от самой мордочки до пяточек, сплетенные из травы и листьев плащи, и держать в лапках тонкий, раза в полтора длиннее ее, ровный прутик… нет, все равно эта была белка!

Все дальнейшие действия студентов были удивительно синхронными, словно они посвятили тренировкам долгие месяцы. Сначала, замерев и вытаращив глаза, парни наблюдали, как белочка решительным движением воткнула прутик вертикально в почти незаметную щель и, оглянувшись на музыкантов, кивнула. Барабанчики тут же загрохотали быстрее, а скунс заиграл странную мелодию с резким, рваным ритмом. Белочка закружилась вокруг шеста, а люди-зрители дружно открыли рты. Когда развевающийся от быстрого движения плащик отлетел в сторону, сброшенный одним кокетливым движением плеч, они не менее дружно ахнули. Амадеус, правда, немного подпортил слаженное трио, снова громко икнув.

Расставшись с плащом, белочка осталась в юбочке из мелких листочков яблони-дикушки. Продолжая плавно двигаться под музыку вокруг прутика, она постепенно, по одному, отщипывала эти листочки и бросала через плечо.

– Она же сейчас совсем разденется! – неожиданно тонким голоском пропищал Кэртон.

Рульф тоже хотел что-то сказать, но только выдохнул и зажмурился. На белочке оставалось только пять листочков… четыре… Амадеус тоже зажмурился, но тут же снова вытаращил глаза… три листочка… два…

Скунс выдул последнюю, совершенно невероятную трель и замолчал. В ту же секунду стихли барабаны. Белочка выдернула прутик, подобрала свой травяной плащ и совершенно неожиданно, прямо с центра стола, прыгнула. Напряженно вытянув хвостик, пролетела почти до самой стены и, мягко приземлившись на пол, исчезла в какой-то незаметной щели. Музыканты удалились менее эффектно, хотя так же быстро. По ножке стола они скатились на пол, тремя лохматыми колобками прокатились до двери. Бурундучки исчезли сразу, нырнув под порог, а скунс задержался. Ненадолго, только, чтобы еще раз поднять дудочку и просвистеть короткую и злую музыкальную фразу. Было очень похоже, что он выругался напоследок.

Довольно долго студенты Маунт, Лай и Сондерс, сидели молча, глядя вслед невероятным зверушкам. Потом Амадеус моргнул несколько раз, потряс головой и твердо заявил:

– Ерунда. Глупости. Ничего подобного не может быть. Это просто… просто нервы. Надо выпить и все станет на свои места. Вот именно, мне надо выпить.

– Нам всем надо выпить, – поддержал его Рульф. – Мы долго ехали, устали… вот и мерещится. Конечно, это нервы. Надо выпить.

– Нет, – Кэртон взял флягу, потряс ею над ухом, определяя уровень жидкости. – Хватит, выпили уже.

– А может и не надо, – тут же сменил мнение Рульф. – Тем более, мы же не знаем… может это как раз костоломка некачественная! Прокисла или туда ягод, каких добавили, вроде дурносила… всякие шутники бывают. Ты где ее брал?

– Как обычно, в ларьке с пончиками, с заднего крыльца, – Кэртон отвинтил крышку, принюхался, – нет, дурносилом не пахнет… кажется.

– Если в пончиковом ларьке, то должна быть хорошая, – вступился за продавца Амадеус. – Я с этим дядькой знаком, ему из деревни родственники привозят. А они костоломку по всем правилам гонят, по старинным рецептам… в этом ларьке даже магистры костоломку покупают, я видел.

– Эх, не догадались мы! Надо было поймать кого-нибудь из этих, что нам примерещились!

– Это еще зачем?

– Ну, как же! Пощупали бы и сразу поняли, галлюцинация это или всамделишный зверь!

– Галлюцинация. И окончен разговор. Потому что если это настоящие… – Кэртон решительно стряхнул на пол яблоневые листочки и, для большей убедительности, стукнул кулаком по столу. – Я сказал – галлюцинация!

– Мы и не спорим, – протяжно, с всхлипом, вздохнул сидящий лицом к окну Рульф. – Тем более, вон еще одна галлюцинация к нам ломится.

Стеклянно звякнули, раскрываясь, створки маленького окошка, блеснули влажные длинные клыки, оскаленные в совершенно неуместной на щетинистой кабаньей морде, улыбке:

– Добрый вечер. Извините, что побеспокоил, но очень уж не хочется упускать образованных собеседников. Я Кармассорн, вам должны были передать…

– Что ты такой кислый, Джузеппе? Все думаешь про своего магистра-халтурщика? – спросил Ганц.

Магистр Трио оглянулся на него и покачал головой: