— Вы обещали давать мне уроки верховой езды, я позволила вам это обещать, и после этого у вас нет времени! нет времени! но берегитесь, вы можете впасть в немилость! НЕМИЛОСТЬ!!!

Тогда он перестал седлать лошадь, повернулся и только посмотрел на нее изумленно, а возможно, и с раздражением.

— Могу ли я спросить, — добавила она настолько вышедшим из-под контроля голосом, что в какое-то мгновение услышала это сама и преисполнилась стыда, — могу ли я спросить, так ли уж необходима эта РАБОТА, могу ли я об этом спросить? ведь могу!!! И что…

— Я должен ответить? — спросил он.

— Отвечайте, доктор Струэнсе.

Это произошло так внезапно. Она этого не ожидала. Он ответил ей с какой-то внезапной яростью, поразившей их обоих.

— Ваше Величество, при всем уважении, я действительно работаю, — сказал он, сдерживая гнев, — но не так много, как следовало бы. То, над чем мне следовало бы работать, требует времени, а у меня его нет, спать я тоже должен, меня не хватает, но никто не может сказать, что я не стараюсь. Я прекрасно знаю, чего я не делаю, к сожалению, Ваше Величество, к сожалению; мне следовало бы работать над тем, чтобы привести эту проклятую Данию в порядок, работать над правами крестьян, а я этого не делаю; над тем, чтобы сократить королевский двор наполовину, как минимум! как минимум!!! этого я тоже не делаю; над тем, чтобы изменить законы и чтобы матерей незаконнорожденных детей не подвергали наказанию, НЕ ПОДВЕРГАЛИ НАКАЗАНИЮ!!! этого я не делаю, работать над тем, чтобы отменить эти лицемерные наказания за неверность, этого я тоже не делаю, глубокочтимая моя Королева, я не работаю! не работаю!!! над таким безумным множеством вещей, над которыми следовало бы, но я не могу, я долго могу продолжать примеры того, над чем я не работаю!!! я могу…

Внезапно он оборвал свою речь. Он знал, что зашел слишком далеко. На долгое время воцарилось молчание, потом он сказал:

— Я прошу прощения. Я прошу Вас… простить меня. За эту…

— Да?

— Непростительную оплошность.

Она вдруг почувствовала себя совершенно спокойной. Ее ярость исчезла, не потому, что она поставила его на место, не потому, что ее саму поставили на место; нет, просто ярости больше не было.

— Какая красивая лошадь, — сказала она.

Да, лошади были прекрасные. Как замечательно, должно быть, работать среди этих прекрасных животных. Их кожа, их ноздри, их глаза, так тихо и спокойно ее разглядывающие.

Она подошла к лошади, погладила ее круп.

— Какое красивое животное. Как вы думаете, лошади любят свои тела?

Он не ответил. Она продолжала гладить: шея, грива, голова. Лошадь стояла неподвижно и ждала. Королева не повернулась к Струэнсе, а только тихо произнесла:

— Вы меня презираете?

— Я не понимаю, — сказал он.

— Вы думаете: юная красивая девушка, семнадцать лет, глупая, совсем не видела мира, ничего не понимает. Красивое животное. Ведь так?

Он только покачал головой.

— Нет.

— А какая же я тогда?

Он начал медленно чистить лошадь, потом остановился.

— Живая.

— Что вы хотите сказать?

— Живой человек.

— Так вы это увидели?

— Да. Я это увидел.

— Как хорошо, — сказала она очень тихо. — Как… хорошо. В Копенгагене не так уж много живых людей.

Он посмотрел на нее.

— Этого Ваше Величество знать не может. За пределами двора тоже существует мир.

Она подумала: это правда, но подумать только, что он смеет говорить это. Быть может, он увидел что-то еще, кроме бронированного военного корабля или тела. Он видит что-то другое, и он смелый. Но он это говорит, потому что видит во мне маленькую девочку, или он это говорит, потому что это правда?

— Я понимаю, — сказала она. — Вы думаете, что она совсем не видела мира. Не так ли? Ведь так вы считаете? Семнадцать лет, никогда не жила за пределами двора? Ничего не видела?

— Дело не в годах, — сказал он тогда. — Некоторые доживают до ста лет и все равно ничего не видят.

Она посмотрела на него в упор и впервые почувствовала, что не боится, не ощущает ярости, а лишь спокойствие и любопытство.

— Это ничего, что вы рассердились, — сказала она. — Так прекрасно видеть кого-то, кто… горит. Кто живой. Я такого прежде не видела. Это было замечательно. Теперь вы можете отправляться в путь, доктор Струэнсе.

Кабинет, в виде исключения, собрался в полном составе, когда король изволил сообщить, что доктор медицины И. Ф. Струэнсе назначается королевским докладчиком и ему присваивается титул конференцсоветника.

Этого ждали. Никто и бровью не повел.

Далее он сообщил, что не видит необходимости в каких-либо еще заседаниях Кабинета до конца сентября, и что королевские декреты, которые он за это время подпишет, утверждения Кабинетом не потребуют.

Воцарилась леденящая, парализующая тишина. Этого никто не ожидал. Что же это означало на практике?