Мы смотрели на него, не понимая о чём речь.

— Больница рядом с нами. Люди умирают.

— Продолжайте вентиляцию.

Лестница в больнице вела в ад. В коридорах лежали носилки с неподвижными людьми, в аварийном освещении блестели частоколы стоек с пакетами крови, от которых тянулись трубки к венам. Редкие светильники едва разгоняли темноту, в ней раздавались крики, кто-то толкался, мелькали фонарики: у кого в руках, у кого на лбу, все страшно спешили — вниз по лестнице и наружу, на убийственный холод.

Я отчаянно пытался не отстать и, мчась по ступенькам, удерживал пальцами голубой пластиковый пузырь — респиратор — надо ртом и носом младенца. Каждые пять секунд я сжимал грушу и давал ему глоток воздуха. Ребёнок был из отделения для новорожденных, родился прошлой ночью — на пять недель раньше срока. Где был отец? Что случилось с матерью?

Младенца держала медсестра, и мы вместе бежали так быстро, как только могли. Наконец, первый этаж, скорее к выходу.

— Куда его сейчас отвезут? — спросил я сестру.

Она сосредоточенно смотрела прямо перед собой.

— Не знаю. Я слышала, в Мэдисон-сквер-гарден есть всё необходимое.

Мы прошли через двойные двери и ждали в тамбуре рядом с каталкой, когда у входа развернётся скорая. Пожилой мужчина на каталке смотрел на меня, обхватив себя руками, и что-то пытался сказать.

Я глядел на него, не понимая ни слова.

— Я возьму.

Я разжал пальцы и отдал респиратор полицейскому. Сегодня снег убирали только на нескольких главных улицах Нью-Йорка, и, слава Богу, Пресвитерианская больница была всего в квартале от расчищенной Шестой авеню. Я видел небольшой участок дороги там, где массивный сугроб раскопали, чтобы освободить проезд к больнице. По улице сновали полицейские машины, скорые и обычные автомобили.

Сестра и полицейский пошли к машине, а я остался стоять на крыльце. Мимо меня двигался нескончаемый поток людей. Только тут я заметил, что на сестре была только форма, и побежал к ней, на ходу снимая парку. Я накинул её сестре на плечи и побежал обратно в вестибюль, дрожа от холода.

Всё время, пока мы бежали вниз, и я смотрел на этого малыша, я думал о Лорен. Мне казалось, что этот младенец в руках медсестры был моим ещё нерождённым ребёнком. Я едва сдерживал слёзы и жадно хватал воздух.

— Вы как, в порядке?

Это был другой полицейский. Я глубоко вздохнул и кивнул.

— Нам нужен кто-нибудь, чтобы перевезти пациентов на Пенсильванский вокзал. Сможете помочь?

Я не был уверен, но всё равно кивнул.

— Вы без куртки?

— Я отдал её сестре, — сказал я и махнул в сторону улицы.

Он указал мне на коробку около входа.

— Возьмите что-нибудь из забытых вещей и выходите. На улице вам скажут, что делать.

Минуту спустя я брёл по Шестой авеню в полинявшем красном пальто с грязными белыми оборками на рукавах и толкал перед собой каталку. На руках у меня были серые шерстяные варежки.

Перчатки Чака я оставил в карманах парки.

Пальто было мне на несколько размеров меньше и явно было сшито на женщину. Я с трудом застегнул молнию на животе. Выглядел я в нём, как розовая сосиска.

Если в больнице стояла сумасшедшая, маниакальная атмосфера, то снаружи царил сюрреалистический покой. Темноту ночи нарушали только огни машин, перевозивших больных.

Мимо меня промчалась скорая и высветила на мгновение нашу странную процессию бредущих сквозь снег людей с каталками.

Поначалу холод можно было стерпеть, но через два квартала, когда я добрался до угла Тридцать пятой улицы, он стал невыносимым. К тому же всю дорогу в лицо дул ветер. Я потёр щёки варежками. Снял одну и потрогал щёку. Какое-то вздутие. Неужели обморожение? Ног я уже не чувствовал.

На дороге был лёд и утоптанный снег, колёса каталки то и дело застревали в колее. Я сосредоточенно смотрел перед собой и время от времени резко выворачивал тележку и выталкивал её из снега.

Женщина на каталке была словно мумия завёрнута в тонкие сине-белые одеяла. Она была в сознании и не отводила от меня глаз, полных страха. Я разговаривал с ней и заверял, что ей не нужно беспокоиться.

К каталке крепилась стойка, а на ней висел пакет с какой-то жидкостью. Из-под одеяла к нему тянулась трубка, и на каждом шагу пакет качался из стороны в сторону и дёргал её. Я проклинал того, кто не закрепил его как следует и пытался, как мог, придерживать. Я даже не знал, что это. А что, если он упадёт? Вдруг он вырвет катетер из вены?

Каталка снова застряла, я едва не перевернул её, и женщина негромко вскрикнула. Я налёг на тележку всем своим весом и, вытолкав её из снега, покатил дальше.