Я передвинул языком стеклянную бусину. Кто сказал, что если сосать камни, можно обмануть голод?

Я выплюнул её.

Снова шёл снег, но на этот раз я был ему рад. Мы с Чаком шли по Девятой авеню к парковке, чтобы решить, сработает ли идея Винса. Искалеченный город прятался в этот ранний час под белым покрывалом.

Мы не говорили, полностью погрузившись в свои мысли под мерный хруст снега под ногами.

Вчера вечером в Сети опубликовали твит: «Американцы выбрасывают почти половину еды, которую покупают». Три недели назад я удивился бы такому расточительству, сейчас я просто не мог поверить, что это возможно. Всю дорогу я думал, сколько же продуктов я выбросил из холодильника, забыв про них на пару дней. И предавался фантазиям, как было бы приятно сейчас их все съесть.

Лорен знала, что я отдаю ей больше еды, но ничего не говорила.

Я стыдился тех крох, что были у нас на обед — хороший из меня глава семьи. Но Лорен всегда улыбалась и целовала меня перед едой, как будто я приготовил целый пир. Единственный чипс казался сокровищем, и я с настойчивостью голодного бурундука откладывал про запас для Лорен любые мелочи.

У меня была пара лишних килограмм, так почему бы и нет? Но голод, в его настоящем понимании, был для меня чем-то новым. И я периодически не замечал, как съедал что-то, отложенное про запас. Стоило забыться, и желудок подчинял себе силу воли.

— Смотри, — тихо сказал Чак, остановившись на углу Четырнадцатой.

Он показал в сторону отеля «Гансервут». Мы не были в центре города уже две недели с того дня после Рождества, когда ходили на парковку в прошлый раз.

Город было трудно узнать.

На перекрёстке Девятой и Четырнадцатой, напротив магазина «Apple», располагалось уличное кафе, где я частенько выпивал чашечку кофе, наблюдая за шумным столпотворением на улице.

Сейчас же из-под снега одиноко торчали верхушки декоративных деревьев, а перед нами на уровне головы висели заснеженные светофоры, под которыми лежали заиндевевшие груды мусора.

Остроугольный дом на углу Девятой и Гудзона выдавался из белой мглы, словно нос корабля, разбивая волны снега и мусора, поднявшиеся из подземных глубин города. Паруса кораблю заменял сгоревший отель «Гансервут». Над разбитыми окнами чернели следы от жарких языков пламени.

Над входом в отель висел рекламный плакат, чудом оставшийся в сохранности. Два чужеродных существа рекламировали премиальную водку: мужчина в смокинге и женщина в чёрном обтягивающем платье. Оба смеялись над выгоревшими останками и пили за наш упокой.

Я заметил краем глаза какое-то движение. Повернувшись, я увидел на втором этаже магазина «Apple» человека, который смотрел на меня. Около витрин высились кучи мусора. Рядом с ним появился ещё один.

Я потянул Чака за руку.

— Лучше не задерживаться.

Он кивнул, и мы двинулись дальше.

Мы шли налегке, без рюкзаков, и у нас не было ничего на обмен. Что важнее, у нас не было ничего, что можно было бы отобрать. Вдобавок, мы оба надели старые драные обноски.

Единственное, что бросалось в глаза — наше оружие: мой пистолет в кожаной кобуре и ружьё у Чака на плече.

Оружие говорило вместо нас: «Этих людей лучше не трогать». Я чувствовал себя ковбоем в далёком северном поселении, где не было никакого уважения к закону.

Жизнь в нашем коридоре стала угасать после объявления об эпидемии холеры и карантине всех центров помощи.

Ежедневные вылазки за едой и водой вносили в жизнь какой-то распорядок, режим, причину вставать каждое утро и двигаться. Но теперь все лежали на диванах, и креслах, и кроватях, — отрезанные от окружающего мира.

Но даже не эта изоляция была причиной столь плачевного состояния.

До сих пор мы жили за счёт прошлой жизни: искали в здании остатки еды, чистую одежду, постельное бельё и одеяла. Но несколько дней назад не осталось никаких запасов.

Источником питьевой воды был снег на улице. И первую неделю у нас был неплохой запас воды, на протяжении второй мы кое-как справлялись, но к началу третьей положение стало отчаянным. Бочки и вёдра покрывал слой грязи, и снег на улице не отличался чистотой. Мы хотели набрать воды из Гудзона, но реку вдоль пирса сковал лёд.

Сперва мы держали в карантине два десятка человек, вернувшихся с Пенсильванского вокзала, но с приятелями Пола мы были просто не в состоянии держать всех под прицелом. Да и смысла в карантине было немного — установить, кто болен холерой, было просто невозможно. В здании сложно было найти здорового человека, вдобавок, у многих началась диарея из-за грязной воды.

Туалеты на пятом этаже представляли собой кошмарное зрелище, и их стали избегать: каждый обходил квартиру за квартирой, этаж за этажом в поисках места почище. Нет нужды говорить, что вскоре все туалеты в здании оказались в таком же состоянии.