– Я кое-что понимаю в ранах, разумеется, в простуде, могу вправить вывих, но с «гнилой смертью» я никогда раньше не встречался, слава асам!

– А я встречалась с «гнилой смертью» и кое-что умею, хотя и не очень много. Так кто из нас двоих здесь больше на месте?

– Ради моего племянника я соглашусь на что угодно, – с мрачной решимостью заявил Моди. – Даже оденусь в женское платье, как Тор в стране великанов, и стану распевать заклятья!

Ингвиль представила пузатого бородача Моди в женском платье; ей стало смешно, но из уважения к его беде она сдержала улыбку и спросила:

– У тебя здесь племянник?

– Ну да. Ты видела его. Это у него ты нашла на руках сыпь.

– Ведь это не первая сыпь? За несколько дней до того она тоже появлялась?

– Да, но потом исчезла. Мы и внимания не обратили сначала… Думали, съел что-нибудь…

– Вы думали, что все прошло и что вообще все это пустяки. При «гнилой смерти» так и бывает. Впрочем, все равно уже ничего нельзя было сделать, даже если бы вы сразу все поняли. И сыпь была не только у него?

– У многих. И сейчас есть.

– Значит, приготовься к испытанию, Моди ярл. Скоро из твоей дружины мало кто останется на ногах.

Моди мрачно посмотрел на Ингвиль – кого же порадует подобное предсказание?

Ингвиль оказалась права. Через три дня из пятидесяти четырех хирдманов на ногах осталось не больше пятнадцати. Маленькие пятнышки на лице Хродмара за два дня увеличились, потемнели и превратились в пузыри размером с горошину, налитые темно-серой жидкостью. Каждый пузырь был обведен красным ободком и имел маленькую впадинку в середине. Сначала они появились на лице и на руках, но быстро расползлись по телу. К этому времени такие же пузыри высыпали на коже у других фьяллей. Больно было делать все: говорить, дышать, глотать, поэтому они почти ничего не ели. Ингвиль велела варить кашу из толченого ячменя, делать жидкий творог, которым товарищи с ложки кормили больных. Для смягчения боли Ингвиль сама вливала им в рот тщательно отмеренный отвар багульника, заставляла полоскать горло отваром дубовой коры. Это немного помогало, но все же «гнилая смерть» причиняла немало страданий. По изуродованным лицам мужчин ползли слезы, и они отворачивались от входа в землянку, не вынося даже слабого света.

Племянник Моди, заболевший раньше других, первым проходил страшную дорогу. На пятый день у него усилился жар, вся кожа покраснела и натянулась, так что каждое движение причиняло мучительную боль. Глаза его налились кровью, веки опухли – Ингвиль содрогалась при каждом взгляде на него и думала, что ожившие мертвецы, должно быть, не так страшны. Она не знала, каким племянник Моди был до болезни, но сам Моди, почти не отходивший от Хродмара, постарел от горя, и Ингвиль было жаль его даже больше, чем самого больного, который почти ничего не сознавал.

Вечерами, если у них выдавалось свободное время, Ингвиль и Моди часто сидели на берегу вдвоем. Моди рассказывал ей о своем племяннике, как будто надеялся уговорить самих норн переменить их жестокое решение.

– Не могу поверить, что боги так беспощадны и хотят отнять у меня Хродмара! – говорил Моди. – Мой сын Торгард погиб еще семь лет назад, когда ему было лишь двадцать, и с тех пор только Хродмар – все мои надежды и мое счастье. Мне жаль, что ты не знала его раньше, йомфру. Тогда бы ты поняла, отчего я так горюю. И узнала бы, как заплачут все женщины в Аскефьорде. Ведь Хродмар – самый красивый парень во всем Фьялленланде! Среди молодых ему нет равных! И в битве, и в беседе он был лучше всех!

– Еще будет! – утешала его Ингвиль. Ей очень хотелось сказать что-нибудь более ободряющее, но любые слова казались слишком бледными и пустыми рядом с такой бедой. – Не надо говорить «был». Он крепкий парень и непременно поправится.

– Да, да. Ты права, конечно. Я верю, – твердил Моди, словно заклинал. – Я охотно отдал бы свою жизнь, только бы он выздоровел. С ужасом думаю о моей сестре, его матери. Он единственный из детей, оставшийся у нее! У них с Кари ярлом было четверо детей. Хродмар – третий. До него были мальчик и девочка, после него еще мальчик, но все они умерли очень рано, только девочка дожила до полутора лет, а остальные двое протянули еще меньше. Стейнвёр и Кари больше не на кого надеяться. Говорили, что его достоинств хватило бы на четверых! И это правда! Не может быть, чтобы он понадобился Хель прямо сейчас! Если бы ты знала, как его ценит Торбранд конунг! Когда мы с ним были в Граннланде прошлой зимой, в него влюбилась дочь тамошнего конунга. Она сама предлагала ему увезти ее. Он не захотел – она, бедняжка, не слишком-то хороша собой. А ему нужна такая же красивая жена, как он сам!

Ингвиль сочувственно кивала, подозревая в душе, что всеми этими достоинствами племянник обладал скорее в воображении любящего дяди, чем на самом деле. Тот Хродмар, которого она за эти дни узнала, не имел ничего общего с красотой и доблестью.

Сейчас никто не отличил бы прекрасного знатного ярла от последнего раба. Гнойная маска, в которой терялись воспаленные глаза, бессознательные хриплые стоны, отвратительный гнилостный запах могли бы ужаснуть кого угодно, но Ингвиль старалась не поддаваться страху и отвращению. Это была ее битва, и она собиралась выдержать ее с достоинством настоящего воина. За себя она не боялась – в восемнадцать лет собственная смерть кажется слишком далекой, даже если чужая сидит на самом пороге.

Через несколько дней в землянке обнаружился первый мертвец. Ингвиль ждала этого, даже знала, кто первым умрет, но все равно огорчилась.

– Бедный Торд! – пробормотал Моди и с тяжелым вздохом обратился к Ингвиль, удивившейся, каким образом он еще различает своих спутников: – Прикажи вашим людям готовить погребальный костер, йомфру. Не могу поверить, что Торд пойдет к Хель. Он был славным воином и заслужил бы другую посмертную участь! [10]

– Но ведь вы были в походе! – попыталась утешить его Ингвиль. – Может быть, Один рассудит, что он погиб в битве с болезнью!