Поистине грандиозный скандал разразился, когда в один прекрасный день и у Фатимы, великолепной персидской кошки, родились тоже рыжие котята. Кошке, по словам владелицы, одной обедневшей маркизы, цены не было, и она, эта маркиза, собиралась с помощью знакомого селекционера устроить брак Фатимы с самцом не меньшей знатности, что обеспечило бы чистоту потомства. А пока что маркиза держала свою любимицу взаперти. Но Казанова, действуя во имя демократии, женской эмансипации и любви, одной ненастной ночью спустился по дымоходу прямо на атласные подушки маркизы. И вот апрельским утром маркиза, точно разъяренная Эриния, выскочила во двор, неся в широченной ночной сорочке трех красных, словно раки, котят. Бигуди на ее голове грозно колыхались. Погрозив кулаком окну синьоры Стезилеи, она закричала:

— Вы мне дорого заплатите за этих ублюдков! Он мне всю породу испортил, этот ваш гнусный Казанова!

И бросила плоды плебейского греха прямо на середину двора, что вызвало целый хор жалобных голосов из десятков окон, откуда хозяйки в сетках для волос и с горстью кофейных зерен в руке наблюдали за происходящим. А на подоконнике несчастной учительницы Казанова, невозмутимый и недоступный, как бог ацтеков, тщательно облизывал усы. В эту минуту он чем-то напоминал виолончелиста, настраивающего свой инструмент.

После этого случая бедняжка Стезилея серьезно заболела. Когда Казанова, ловкий и мускулистый, прыгал к ней на кровать и, тихонько урча, прижимался холодным носом к ее пылающим ладоням, она не решалась даже его погладить. Кот сладко засыпал на высокой орехового дерева кровати, над которой висели изображения святых, а с точеных шишечек ниспадали четки. А чтобы коту было удобнее и просторнее, синьорина Стезилея поджимала колени, словно сама стала его беззащитной заложницей. О, как далеки те чудесные времена, когда Фуффина мирно спала у нее на подушке или робко играла с четками, свисавшими со спинки кровати! Тогда они, две женщины, жили достойно и уединенно, точно затворницы. Их владениями были темная кухня и маленькая столовая, надежно ограждавшие обеих от нечистого мира грешников…

Синьорина Стезилея смотрела на кота, спавшего сном праведника, и порой тешила себя мечтами, что вернулось старое, доброе время. Но первый же зов большого мира днем или ночью подымал спящего кота, уносил за окно, и удержать его не смог бы даже несгораемый шкаф. На память Казанова оставлял на простыне теплую струйку, которая тут же остывала.

В один из таких дней синьорину навестил дон Вирджинио, обеспокоенный тем, что давно не видел на мессе свою ревностную прихожанку. Казанова по-королевски горделиво спал на высокой кровати.

— Входите, входите, святой отец! — крикнула синьорина Стезилея, густо покраснев от неожиданности.

Исповедь была долгой и необычной. Робкая женщина со слезами на глазах рассказала священнику о всех проделках Казановы, включая постыдную историю с Фатимой. Неискушенная в мирских делах, синьорина Стезилея мучительно подыскивала нужные слова, и один господь знает, чего ей это стоило. Она не сказала об этом прямо, но умевший читать чужие мысли священник понял, что долю вины синьорина отваживается возложить и на него, дона Вирджинио, подарившего ей кошечку Фуффину. Запинаясь, синьорина спросила, нельзя ли прочесть очистительную молитву, чтобы Фуффина… Каза… ну, словом, этот рыжий дьявол хоть в будущем прекратил свои скандальные похождения, позорящие ее доброе имя. Но когда дон Вирджинио, смущенный и растерянный, стал близоруко искать в молитвеннике страницу о «Благословении животных, тяжкими недугами пораженных», Казанова проснулся. Он сладко потянулся в постели, сразу став вдвое длиннее, и мягкими пушистыми лапами прыгнул на подоконник. Он даже не обернулся, снова ступив на языческую стезю греха.

Перевод Я. Лесюка.

Тема гласила: «Направьте в ваш департамент прошение о субсидии, в убедительной форме описав плачевное положение просителя».

После того как председатель конкурсной комиссии, инспектор пятого класса, проскандировал последнее слово, в переполненной аудитории, где добрая сотня служащих подвергалась письменному экзамену для зачисления в список сверхштатных чиновников группы «С» финансового ведомства, еще несколько мгновений слышался скрип перьев по бумаге, затем все разом подняли головы и перевели дух. Председатель комиссии напомнил, что кандидатам дается на сочинение шесть часов, и посоветовал не пользоваться листами бумаги без штампа министерства; затем он повернулся к другим членам конкурсной комиссии, также инспекторам или старшим чиновникам, и заговорил с ними.

Экзаменующиеся заерзали на партах, привезенных из соседней школы и настолько узких, что взрослый человек, сидя за подобной партой, чувствовал себя точно в смирительной рубахе; если ему нужно было, скажем, почесать за ухом, то он производил такой шум и скрип, будто вытаскивал гвозди. У всех на лицах можно было прочесть растерянность и негодование.

— Да они, видно, погубить нас хотят! — прошипел чиновник из Управления косвенных налогов, у которого за плечами было лет двадцать сверхштатной службы.

Его сосед по парте, письмоводитель Земельного управления, вместо ответа лишь помотал головой.

С такой темой никогда еще не сталкивался ни один чиновник. И кто только ее выдумал?! Они, должно быть, и впрямь решили всех погубить! С тех самых пор, как возникли эти конкурсы, в темах сочинений неизменно затрагивались возвышенные и высоконравственные проблемы. К примеру, такая: «Ежедневной, подчас незаметной служебной деятельностью вы споспешествуете величию Отечества» и прочее, и прочее. Или же такая: «Присягу чиновника, который клянется верой и правдой служить своему Ведомству и во всех своих поступках, даже в приватной жизни, руководствоваться высшими интересами Государства, можно уподобить воинской присяге» и так далее. Попадалась и такая тема: «Некий ваш коллега после сорока лет беспорочной службы был по самоличному указу монарха награжден крестом Ордена кавалеров итальянской короны. Опишите, какие чувства…» и прочее. Эта последняя тема, правда, несколько устарела, потому что монарх после войны потерял как свою корону, так и возможность награждать кого бы то ни было крестами Ордена кавалеров этой короны, но зато остальные темы постоянно фигурировали на каждом конкурсном испытании для любых категорий чиновников в любом департаменте. (Надобно заметить, что по традиции у сотен служащих, которым было предложено в настоящее время «направить в министерство прошение о вспомоществовании», карманы были битком набиты сочинениями на различные возвышенные темы; сочинения эти, изложенные выспренним стилем, принадлежали перу учителей школ или студентов университета, к которым заблаговременно обращались конкурсанты). И кто бы мог подумать, что всех их ожидает такая западня, такая коварная тема!.. О чем же они должны теперь писать? Нужно, видите ли, составить прошение о субсидии!.. И это именуется темой конкурсного испытания? Мало того! Надо, оказывается, описать плачевное положение просителя. Что тут имеется в виду? Легко сказать — «плачевное положение»! Да еще все это надо изложить «в убедительной форме»! Как следует понимать слова «в убедительной форме»?