— Эвона, — радостно вскрикнул дьякон под лавкой, — гора, значит, с горой!

Зайчик от этого вскрикнул, выпустил полу, а дьякон зашевелился, застучал затылком под лавкой, рукой заскребся по полу, как мышь под сусеком, и скоро села рядом с Зайчиком большая оглобля, головы на четыре Зайчика выше, на верхушке широкая шляпа, под шляпой висит борода, которая даже и в темени кажется рыжей, и на ноге большенный, как окоренок, сапог…

— Гора, значит, с горой, — дьякон гудит, запахнувши рясные полы, — в Питер, значит, все же решили…

— Пожалуй… а вы, отец дьякон… как попали сюда?

— Кондуктор упрятал, сказал, что этот вагон будет в составе.

— В составе?..

— Да, питерский поезд… Я ведь вам говорил, что вместе поедем?!

— Да. Я компании рад, — хмуро Зайчик ему отвечает…

— Ну, господин охвицер, много я здесь под лавкой продумал: решил, что об этом таком даже и думать больше не стоит.

— О чем?

— Да все о том же: есть бог или нет и почему я в бога не верю…

— Да это вы, отец дьякон, больше все спьяна…

— Пьян, да умен, знаешь… почему дьякон водосвятный крест пропил на самую Пасху?.. Что он, жулик какой или вор?.. Что он, не мог бы пропить свою рясу… Почему именно крест — первый вопрос?..

— Почему?.. — улыбаясь, Зайчик спросил.

— Да оченно просто: потому что он больше не нужен… а ряса… у меня старые рясы супруга режет на юбки…

— Выходит, все в пользу…

— Да нет, в соответствии… Бога-то нет?..

— Мелешь ты мелево, дьякон: бога нет, что же тогда остается?

— Эна, о чем ты грустишь; остаться есть кое-чему — мир забит, как трехклассный вагон на большом перегоне… Рассуди: Петр Еремеич что говорил?.. бог-де от земли отвернулся, сел на облачную колесницу и, значит, поминай как звали… Тю-тю…

— Бог забыл о земле…

— Так… остался, значит, во-первых, черт?..

— Черт!

— Черт! Только рога он подтесал терпугом у кузнеца Поликарпа, оделся в спинжак и гаврилки… Служит… пользу приносит… и получает чины!

— Мели, отец дьякон!

— Нет, не мелю: черт иногда даже не брезгует дьяконским чином…

Зайчик взглянул на оглоблю, волосы у него зашевелились и сами зачесались назад, а у дьякона шляпа будто немного поднялась на воздух, и на минуту над рыжею гривой мелькнули два развилкой расставленных пальца просунутой как-то сзади тощей руки… Пальцы были похожи как дважды два на рога или рожки.

— Только и это не важно, — дьякон, близко нагнувшись, шепнул Зайчику в самое ухо.

— Как же это не важно — ведь черт?..

— Просто, понятно: без бога черту нечего делать… это он со скуки идет в пристава или земские, а то в дьякона или попы… соборный наш протопоп… чертушок!..

Дьякон подвинулся ближе. Зайчик отсел.

— Разве ты это не знаешь?

— В первый раз слышать…

— А отчего у него тогда впереди высокий зачес?.. Не иначе… потому только и можно узнать: на копытах — щиблеты, хвост подвязан на брюхо, а рожки — в зачес!

— Полно тебе, отец дьякон: у протопопа крест на груди весит три фунта…

— Да это не крест, а подкова… ты думаешь, все как бывало: все по старинке живешь… бабка на кринку покстит, положит крест-накрест лучинки, и в молоке бесенок купаться не будет, креста лучинного побоится… теперь, брат, все пошло по-другому… бог ведь не видит… он отвернулся… а человек, где крест ни положит, там для черта и щель.

— Стыдно, дьякон!..

— Ничуть даже: за что купил, за то и продаю!.. Жизнь, брат… ох, она умнее нас с тобою раз в десять!..

Зайчик хотел было сложить крестное знамение, да дьякон его за руку схватил:

— Подожди-ка… ты к баптистам сходи… они те про крест растолкуют!..

— Не пойду я никуда, — Зайчик ему говорит, — ты, отец дьякон, лучше прилег бы да немного проспался: перехлебнул!

— А ты меня много поил?

— Тебя, отец дьякон, споить — надо скупить весь самогон во всем Чагодуе…

— И то, брат, не хватит!..

Дьякон залился в козлиную бороду мелким дробным смешком, сложивши на животике руки и смотря Зайчику прямо в глаза…