Криками радости огласили пространство подошедшие спутники.

— Давайте воспоем красоту нашего священного города, — предложил Петр.

И все пятеро пустились в пляс вокруг Иисуса, замершего посередине дороги, и грянул псалом:

Весь Иерусалим — улицы, крыши, дворы, площади — был увит зеленью. Стоял большой праздник, и жители Иерусалима выстроили сотни шатров из оливковых и виноградных ветвей, пальмовых и кедровых лап, как было предписано Богом Израиля, в память о сорока годах, которые провели, скитаясь в пустыне, их праотцы. Урожай был собран, и люди, повесив таблички со всеми своими грехами на черного козла, выгнали его в пустыню. На сердце у всех было легко — души их очистились. Семь дней все будут есть и пить под зелеными крышами, славя Бога Израиля, благословившего жатву и пославшего им глупого козла, который унес их грехи. Он тоже был богопосланным Мессией — унося все прегрешения человеческие, он погибал от голода в пустыне, но с ним погибали и грехи.

Широкие дворы Храма были залиты кровью: целые стада ежедневно приносились здесь в жертву. Священный город смердел от запахов мяса, крови и навоза. Разноголосица рожков и труб заполняла священный воздух. Люди ели, пили, и души их тяжелели. Лишь первый день празднества был отдан псалмам и молитвам, сам невидимый Иегова в этот день спускался под навесы и, лучась от радости, трапезничал с людьми, утирая бороду. Но уже на второй день изобилие вина и мяса ударяло в головы. Отовсюду слышались грязные шутки, смех, непристойные песни, пьяные мужчины и женщины, порой не очень-то прячась, бесстыдно совокуплялись друг с другом среди белого дня. То тут, то там мелькали прославленные иерусалимские блудницы, умащенные маслом, с накрашенными лицами. И простые крестьяне и рыбаки, пришедшие со всех краев земли Израиля полюбоваться святыней из святынь, попавшись в их искусные руки, поражались, сколько неги и исступления может дарить один поцелуй.

Стараясь не дышать, Иисус быстрыми шагами шел по улицам, переступая через мертвецки пьяных людей, валявшихся прямо на земле. У него кружилась голова от запахов, грязи и бесстыдного хохота.

— Скорее, скорее! — подгонял он спутников, держа правой рукой Иоанна, а левой — Андрея.

Но Петр то и дело останавливался, встречая паломников из Галилеи — одни предлагали ему вина, другие — закусить, третьи просто поболтать. Он бы позвал Иуду, да и Иаков не отказался бы — зачем обижать товарищей, но трое впереди спешили, постоянно окликая их и понуждая двигаться дальше.

— Господи, учитель не дает нам даже вздохнуть свободно, как людям, — проворчал Петр, впав уже в веселое настроение. — Во что это мы ввязались?

— Где же ты был до сих пор, бедняга Петр? — покачал головой Иуда. — Ты думал, мы идем сюда развлекаться? Может, ты думал, что мы идем на свадьбу?

Но тут из одного шатра раздался хриплый голос:

— Эй, Петр, сын Ионы, ты, вшивый галилеянин, мы чуть лбами не столкнулись, а ты хоть бы хны — идешь дальше. Остановись хоть на мгновение промочить горло. Я промою тебе глазки, чтобы ты в следующий раз замечал меня!

Узнав голос, Петр опять остановился.

— Привет! Здорово я в тебя врезался, Симон, грязная ты киринейская свинья? — и он повернулся к двум своим спутникам. — На этот раз, парни, нам не удастся улизнуть, давайте-ка остановимся и выпьем. Симон, известный пьяница, держит харчевню у ворот Давида. Он заслуживает того, чтоб его укоротили, а голову насадили на шест, но все равно он хороший парень и надо оказать ему честь.

Симон и вправду был хорошим парнем. В юности он приплыл из Киринеи, открыл таверну, и всякий раз, бывая в Иерусалиме, Петр останавливался у него. Они ели, пили, болтали, смеялись, иногда пели, иногда ссорились, снова мирились и опять за это пили, потом Петр заворачивался в одеяло и засыпал на скамье. Сейчас Симон сидел в своем шатре из переплетенных виноградных лоз с кувшином под мышкой и бронзовой чашей в руках и пил в одиночестве.

Друзья обнялись. Оба они уже выпили и так залюбили друг друга, что от переизбытка чувств на глазах у них появились слезы. Когда все тосты были произнесены, и все обменялись взаимными тычками и восклицаниями, Симон разразился хохотом.

— Готов заложить свои кости, что ты собираешься креститься. И правильно делаешь. Я благословляю тебя. Я тут намедни и сам крестился и ничуть не жалею. Вполне сносно.

— Замечаешь изменения в себе? — спросил Иуда. Он ел, но к вину не прикасался. Мозг его, как тернии, терзали мысли.

— Что тебе сказать, приятель? Давненько я не влезал в воду. Я с водой на ножах. Мне нужно вино, а вода — для жаб. Но тут я сказал себе: «Послушай, а чего бы тебе не креститься? Весь мир крестится, и наверняка среди просветленных найдутся люди, употребляющие вино. Не все же они идиоты. А я заведу новые знакомства и подцеплю новых клиентов. Моя харчевня у ворот Давида всем известна…» В общем, короче говоря, я пошел. Пророк — словно дикий зверь — не рассказать! Из ноздрей пламя — упаси, Господи! Схватил меня за шею и запихал в воду по самую бороду. Я как закричу! Точно он хотел меня, неверного, утопить! Но я выдержал, вышел на берег — и вот я перед вами!