Тем временем Иисус, отыскав своих спутников, застал их сидящими на берегу в подавленном молчании. Вот уже три дня и три ночи, как он не появлялся, — три дня и три ночи Иоанн, бросив крестить, беседовал с ним. Он говорил и говорил, а Иисус слушал, склонив голову. И что Креститель говорил ему? И почему один был столь яростен, а другой печален? Иуда ходил взад и вперед, а с наступлением ночи тайком приблизился к пещере. Они беседовали, сидя плечом к плечу. И как ни напрягал свой слух Иуда, ничего, кроме бормотания, журчащего, словно вода, не мог расслышать. Один говорил, другой внимал, заполняясь до краев, словно пустой кувшин водой. В отчаянии рыжебородый скользнул вниз и снова принялся мерить шагами берег.

— Позор на мою голову, позор, — рычал он. — Позволить им решать судьбу Израиля без меня. Креститель должен был довериться мне, мне в руки отдать секиру. Лишь я чувствую боль Израиля. Я бы управился с секирой в отличие от этого ясновидящего. Он бесстыдно провозглашает, что все мы братья, виновные и невиновные, израильтяне и римляне с греками, черт бы их побрал!

Не в силах видеть своих спутников, он устроился на ночлег в стороне от них, у подножия скалы. Но заснул лишь на мгновение — ему снился Креститель, до его слуха доносились разрозненные слова: «Огонь! Содом и Гоморра! Руби!» И вскоре Иуда снова вскочил — вокруг стояла тишина, лишь голоса ночных птиц, вой шакалов да шорох камышей на берегу Иордана. Он спустился к реке и окунул в воду свою разгоряченную голову.

— Спустится он когда-нибудь или нет? — сказал Иуда. — Спустится, и уж тогда я все выведаю, захочет он этого или нет.

Поэтому при виде Иисуса он тут же вскочил вместе со всеми. Подбежав к нему, ученики радостно прикоснулись к его рукам, плечам. И лишь глаза Иоанна наполнились слезами — глубокая морщина перерезала лоб учителя.

— Рабби, почему Креститель так долго говорил с тобой? — не в силах сдержаться спросил Петр. — Чем он так огорчил тебя? Твое лицо изменилось.

— Его дни сочтены, — ответил Иисус. — Оставайтесь с ним, креститесь. Я ухожу.

— Куда, рабби? — воскликнул младший сын Зеведея, хватая его за край хитона. — Мы все пойдем с тобой.

— Нет, я ухожу один в пустыню — там мне не нужны спутники. Я иду говорить с Господом.

— С Господом? — переспросил Петр и закрыл лицо руками. — Значит, ты никогда не вернешься.

— Я вернусь, — вздохнул Иисус. — Я должен вернуться. Мир висит на волоске. Господь научит меня, и я вернусь.

— Когда? Сколько дней ты будешь снова отсутствовать? Ты бросаешь нас? — закричали все наперебой, хватая его за руки и пытаясь удержать.

Лишь Иуда стоял в стороне, презрительно глядя на них.

— Овцы… овцы… — ворчал он. — Благодарю Господа Израиля, что я родился волком.

— Я вернусь, когда того захочет Господь, братья. Прощайте. Оставайтесь здесь и ждите меня. До встречи, до свидания.

Братья, потрясенные, смотрели, как он медленно движется в сторону пустыни. Походка его изменилась — раньше он шел легко, едва касаясь земли, теперь его поступь стала тяжелой и медленной. Он поднял палку, чтоб опираться, взошел на мост и, остановившись посередине на мгновение, оглянулся. Повсюду в грязных заводях Иордана стояли паломники с восторженно сияющими лицами. Напротив, на берегу, другие еще исповедовались в своих грехах, бия себя в грудь, в ожидании, когда Креститель подаст им знак погрузиться в священную реку. Стоя по пояс в воде, дикий отшельник крестил людей целыми толпами, потом свирепо, без любви и сострадания, толкал их к берегу и принимался за следующих. Его угольно-черная борода и никогда не знавшие ножниц волосы блестели на солнце, из огромного разверстого рта неслись непрекращающиеся крики.

Иисус скользнул взглядом по реке, людям, Мертвому морю, Моавским горам и, наконец, остановил его на пустыне. Перегнувшись через перила, сын Марии увидел, как его тень все дальше и дальше относится течением к Мертвому морю.

«Как было бы хорошо сидеть на берегу, — мелькнуло у него в голове, — и смотреть, как река уносит к морю образы деревьев, птиц, облаков, а по ночам в ней бы отражались звезды, и она уносила бы и их отражения; как было бы хорошо, если бы она несла и меня, спокойного и безмятежного, не обремененного заботой о мире».

Но, встряхнувшись, он отогнал это искушение, оттолкнулся от перил и, сойдя с моста, скрылся за мрачными скалами. Рыжебородый стоял на берегу, не спуская с него глаз. Он видел, как Иисус исчез из виду и, опасаясь потерять его, закатал рукава и бросился вслед, настигнув его как раз на границе бескрайнего песчаного моря.

— Остановись, сын Давида! — окликнул Иуда. — Что ж ты меня бросил?

— Иуда, брат мой, — обернувшись, с мольбой промолвил Иисус, — не подходи. Я должен остаться один.

— Ты должен раскрыть мне свою тайну, — подошел ближе Иуда.

— Не спеши. Ты узнаешь, когда придет время. Но скажу тебе, Иуда, брат мой, радуйся, все хорошо!

— «Все хорошо!» Мне мало этого. Волчий голод не утолишь словами. Может, ты этого не знаешь, зато знаю я.

— Потерпи во имя любви ко мне. Взгляни на деревья. Разве они торопятся родить плоды?

— Я не дерево, я — человек, — возразил Иуда, подходя еще ближе. — Я — человек, а следовательно, спешу. Я живу по своим законам.