"Я тебе говорила о повадках хозяина поместья не просто так. Он любит, когда благодаря ему на свете становится хотя бы одним человеком меньше, в особенности - дворянином-конкурентом. Когда такая вот тварь, - женщина кивнула на изображённую на калитке пасть, - порвёт собрата-дворянина, эр Варадо будет внешне безутешен, даже проведёт всё время до погребения возле гроба, но тварей из сада никуда не денет".

"Ну и что? Я тоже люблю поиграться", - с этими словами я потянул из ножен клинки.

Возлюбленная смерила меня странным взглядом, затем наклонила голову набок, и очень тихо, выделяя каждое слово, мысленно проговорила.

"Вот смотрю на тебя, котик, и думаю: а ведь моя шутка за завтраком была не далека от истины".

"Что ты хочешь этим сказать?" - набычился я, не спеша прятать клинки обратно. Однако рука, уже готовая толкнуть дверь, замерла, не добравшись каких-то пары сантиметров до решётки.

"Хорошо, давай подумаем вместе", - с тягостным вздохом кротко произнесла возлюбленная.
– "Эр Варадо не будет сожалеть о тебе, если ты погибнешь - это ты понял. Теперь вспомни, как он относится к своим зверушкам".

"Он расстроится?" - полувопросительно, полуутвердительно ответил я.

"В самую точку. А если он расстроится...?" - она позволила мне додумать мысль самостоятельно.

Я ничего не ответил, только вогнал мечи в ножны, и со всей силы впечатал кулак в массивный гонг, вделанный в углубление стены, аккурат между калиткой и решёткой ограды. По саду прокатился надсадный гул, от которого уши сворачивались в трубочку. И его тут же поддержал протяжный вой, полный вселенской печали и разочарования. Я невольно поморщился: вой пришёл откуда-то из-за ближайших к калитке кустов.

"Молодец, умный мальчик", - мило проворковала возлюбленная, даря глубокий поцелуй.
– "Со мной ты быстро научишься проявлять выдержку и благоразумие. Или умрёшь".
– Последнюю реплику она вставила после небольшой паузы, заставив меня вновь нахмуриться.

"Чем глубже я влезаю в эти политические игры, тем мне становится противней", - "вслух" думал я, пока мы шли в сопровождении пары охранников вглубь сада.
– "Если бы не необходимость вести переговоры с этим отморозком, обязательно бы его "расстроил" - только затем, чтобы потом хорошенько пощекотать мечом".

"Ну, ну, не кипятись, милый. Он не самый плохой образчик высшей касты дворянского сословия. Да и ты несколько переоцениваешь воспитательную способность своего клинка: здесь же не граница, где таких, как ты, большинство. Одного убьёшь, другого покалечишь или заставишь покаяться, а после выживший натравит на тебя убийц в какой-нибудь подворотне. В жизни есть место не только благородству, посему нужно держать себя в руках до тех пор, покуда это позволяет твоя честь, а если обнажать клинки, то только убивать. Воспитывать тут некого, они все - уже большие дяди", - жестокая ирония в мысленной речи альты соседствовала с приторной горечью.

Кальвес эр Варадо изволил играться со своими любимцами в специально огороженной задней части сада, посему не спешил нам навстречу. Альта предлагала подождать его в гостиной, как нам настоятельно рекомендовал распорядитель, но я мягко послал его куда подальше со своими рекомендациями, оборвав попытавшуюся поддержать слугу Викторию, и настоял на немедленной встрече. Возлюбленная только пожала плечами, признав, что встреча в саду ничем не хуже встречи в гостиной, и даже может быть плодотворней, - ведь мы не отрываем хозяина от его игр и не портим ему тем самым настроения. Её способность из всего извлекать выгоду окончательно взбесила меня, и я вихрем пронёсся по дому, сметая на своём пути слуг и мебель; чтобы застыть, как вкопанный возле очередной ограды, делящей сад на две неравные части.

На устланной травой поляне резвилась пара жеребят. Обычных рыжих жеребят, самой распространённой в Веронской империи породы, используемой равным образом и под седлом и в повозках. Всё вроде бы было обыденно, если бы не одно "но", сразу меня насторожившее: уши жеребят были прижаты к головам, а они сами сновали по поляне от одной группы деревьев к другой, затем к третьей, и так далее, по треугольнику. Иногда они меняли направления бега, но неизменным оставался сам треугольник. Мы сейчас стояли у одной из его граней, образуемой оградой.

Наше появление у ограды нарушило игру жеребят, они метнулись в нашу сторону, и замерли напротив нас. Их полные ужаса глаза впились в меня и в альту, словно моля о помощи. Однако животные быстро поняли, что от нас они поддержки не дождутся. Это им разъяснил зубастик, вышедший на поляну с одной из вершин треугольника, и вполне однозначно повёдший головой. Делал он это совсем не как лошадь, а так, как делает кошка, принюхиваясь или вглядываясь куда-то, откуда могла придти опасность или появиться дичь. При этом с узких, совсем не лошадиных губ животного сорвался почти беззвучный рык, клацнули острые зубы, и молодые кони попятились к соседней вершине треугольника. Когда оттуда возникла ещё одна зверюга, жеребята заржали и стрелой пустились к третьей вершине. Оттуда вышел облачённый в обтягивающий охотничий костюм изумрудно-зелёного цвета мужчина. В его руках блеснула холодная сталь, он издал абсолютно нечеловеческий гортанный звук, и жеребята заметались по поляне, уже совершенно сбитые с толку, затравленные, забитые. На этот раз их метания длились недолго. Зубастики ринулись в атаку, чётко разделив цели, и я стал свидетелем того, как эти существа перекусывают хребты молодым лошадям, а затем когтями начинают отрывать от них, ещё живых, куски мяса и с утробным рыком пожирать. Третий хищник в человеческом обличье вышел на середину поляны, без боязни подошёл к своим питомцам, и стал наблюдать кровавое действо практически вплотную. Он при этом издавал какие-то странные звуки, содержащие явно поощрительные нотки: так заботливая мать-львица наблюдает за охотой своих выросших детей, помогая им и поддерживая в их первой самостоятельной охоте.