Шрифт:
Владислав вскакивает в лифт.
Двери мягко отрезают его от ярко освещенного коридора «Премьер Паласа».
До поселка детства – три часа на его «ямахе», пустяки…
Маршрутка (Трагикомическая фантасмагория наших дней)
Рано нынче снег выпал!
Завалил за ночь весь город. Небо просветленное, как глаза ангела.
Закрывает свою маленькую приходскую церковь отец Серафим (в быту – Петрович), зевает, задувает свечу. Домой бы надо поскорей.
И вздрагивает: выходит к нему из дальнего угла прихожанка, он ее еще вечером заметил – истово так поклоны била.
– Отче… – говорит.
Перекрестился отец Серафим от неожиданности, говорит:
– Чего тебе, сестра?
– Вот вы, отче, говорите, что геенна огненная алчных терзает…
– Терзает, сестра, ох, как терзает… – устало вздыхает отец Серафим. Но собирается уже уходить.
А прихожанка проход загородила, на беседу настроена:
– А вот, если мой зять, прости господи, – говорит, – алкаш, из дома все выносит… Его будет терзать?
– Приходи, сестра, на исповедь – там все и обсудим, – просит отец. – Устал я сегодня. Пойду отдыхать… Иди, иди с миром… Утро на дворе…
Крестит ее отец Серафим, выводит за дверь.
Снимает с себя одежды, целует крест.
Надевает куртку, выходит из церкви.
Видит: ах, до чего же хорошо на дворе, как чисто! Домой хоть и недалеко, все же придется в сугробах немного поувязать.
А дома у отца Серафима жена Пелагея – Палашечка – уже встала, наскоро накладывает мужу вареники в миску.
В комнате мирно спят дети.
Обошел их отец Серафим, на каждого благословение наложил.
И на кухню. Быстро глотает чай, заедает вареником. Пелагея укоризненно наблюдает за ним, не по нраву ей такая спешка.
– Бросил бы ты, душа моя, свою работу. Извелся весь. Ну где же такое видано, чтобы святые отцы…
– Любая работа Богу мила, матушка! Люди – они везде люди! – укоризненно говорит отец Серафим и смотрит на часы. – Долей мне чайку поскорей. Да пойду уже… Пора.
– Детей совсем не видишь… – продолжает свою печальную песню жена.
Отец Серафим будто не слышит, быстро целует ее в лоб.
– Все. Побежал!
– Куртку, куртку застегни! – кричит вдогонку Пелагея. – И вот это возьми…
Спешно заворачивает мужу остатки завтрака в газету.
– Ждать-то когда? К ужину вернешься?
– Как Бог даст. Вернусь, – кричит отец Серафим с лестницы и добавляет: – Пете скажи, что задачи вместе решим. Пусть дождется.
– Оксаночка бубличков просила! – кричит в пустоту лестничной площадки Пелагея. – Я спрятала – вечером сам отдашь…
В ответ слышит лишь стук дверей, крестит пустые ступеньки, вздыхает: ушел кормилец, храни его Господь….
А отец Серафим, преодолевая сугробы, уже в автопарк добирается.
Маршрутки после ночи стоят занесенные снегом, инеем покрытые, как кареты…
Идет вдоль длинного ряда Серафим, здоровается с водителями. Даже, по привычке, поднимает руку для крестного знамения, но опускает ее – не то это место!
Находит Серафим и свой «бусик», возле него возится его молодой напарник – Колян. Колян в парке ночует, прямо в этой маршрутке, потому что с женой развелся, а квартиру снимать – дорого. Колян вытирает руки тряпкой, здоровается с Серафимом.
– Опаздываешь, Петрович! Приветствую!
– И тебе здоровья, юноша! – вежливо отвечает Серафим. – Ну что, как оно сегодня?
– Да, блин, солярку ждали часа три! – сердито докладывает Колян. – Вчера сошел с маршрута. Только теперь вот заправился. Так что тебе повезло!
Медленно одевается Серафим в водительскую форму, хотя никто этого уже не делает, а он человек ответственный, даже потертую фуражку на лоб надвигает.
– Да куда там – «повезло»! – бормочет. – Ты уже талоны по новой цене продавал?
– Дык это только с сегодняшнего утра… – пожимает плечами Колян.
– То-то и оно! Эх, придется принимать удар на себя! – говорит Серафим. – За сегодня – привыкнут, тебе завтра легче будет…
– Ничего, Петрович… Не съедят, – утешает Колян. – Ну, давай пять!
Колян и отец Серафим пожимают друг другу руки: вахту сдал – вахту принял!
Колян идет к ларьку, где буфетчица Люся воду для чая и кофе греет.
Серафим осматривает маршрутку. Кричит вдогонку:
– А чего окна грязные??