В дальнем углу комнаты стояла кровать, еще хранившая тепло недавно ушедшей Элеоноры. Она заявилась к нему вчера вечером, хмельная, слегка развязная, и, повиснув у него на шее, попросила отнести ее до самой кровати.

Большаков подхватил ее легкое и упругое тело и аккуратно положил поверх покрывал. Глаза у Элеоноры были жадные, зовущие, и Василий, едва справляясь с нахлынувшим возбуждением, принялся расстегивать на ней платье, открыв бриллиантовое колье.

– Фи! Какие вы все мужики нетерпеливые, – поморщилась барышня и уже строго, показывая неудовольствие, произнесла: – Лучше я сама… А то всю красоту помнешь.

– Откуда у тебя это ожерелье? – нахмурился Василий, притронувшись к холодным камням. – Вещь очень дорогая.

– Это подарок… Только не надо устраивать сцен – я этого не люблю. У меня, кроме тебя, никого нет. – Снимая черные ажурные чулки с длинных ног, она вдруг завела разговор о кадете Николае Кутлере, арестованном днем ранее за контрреволюционную деятельность и оказавшемся ее дальним родственником: – Никак не пойму, за что арестовали Николая Николаевича. Это крупный финансист, милейший человек, который за всю жизнь не сделал никому ничего плохого. Мне сообщили, что его должны расстрелять в ближайшие дни.

Стягивать второй чулок Элеонора не торопилась. Правая голая нога притягивала взгляд своей белизной, невольно сбивая дыхание.

– В чем же его подозревают? – наконец спросил Большаков.

– Нашли вроде бы какие-то контрреволюционные письма, но все это неправда! Он никакой не враг!

– Но что ты хочешь от меня?

– Я бы хотела, чтобы ты помог Николаю Николаевичу.

– Боюсь, что это невозможно, его делом занимаются совершенно другие люди.

Ее пальцы, сворачивающие чулок с ноги, вдруг застыли. Подняв на него светло-зеленые глаза, Элеонора с вызовом проговорила:

– Я хочу спросить у тебя напрямую: ты меня хочешь увидеть в следующий раз?

– Ты же знаешь, я хочу видеть тебя всегда, – честно признался Большаков.

– Если это действительно так, то сделай все возможное, чтобы его освободили.

– Хорошо, я постараюсь, – пообещал Василий. – Попрошу его дело себе, надеюсь, что мне не откажут. Я тебе вот что хотел сказать… Сейчас грабят ювелирные магазины, составлен портрет одной дамы, которая, по всей видимости, была наводчицей.

– К чему ты это говоришь? – Элеонора неожиданно замерла.

– Эта женщина удивительным образом похожа на тебя…

– И что с того? – фыркнула она, небрежно пожав плечом. – Мало ли похожих женщин.

– Я бы хотел ей сказать, чтобы она не занималась подобными делами. Впредь ЧК будет расстреливать на месте всех бандитов, невзирая на пол. Они не любят, когда у них отнимают кусок хлеба. Если этой женщине что-то будет нужно, так я ей это достану…

Свернув второй чулок, Элеонора положила его рядом с первым, теперь она оставалась в одной бледно-голубой рубашке, через которую просматривалось ее сильное тело.

– Я передам ей это обязательно, а теперь иди сюда, – протянула она руки.

Большаков, послушный ее воле, шагнул вперед…

Распластавшаяся Элеонора заставляла пожирать жадным взглядом ее тело, и Василий, вытащив сапфировое ожерелье, нацепил его на голую шею… Ожидал, что утром она выразит восторг по поводу подаренного ожерелья или хотя бы останется признательной, но она повела себя так, словно родилась с этим украшением. Погладила его узенькой ладошкой перед зеркалом, а потом ушла, холодно проговорив у самых дверей:

– Мне нужно нечто большее, чем сапфировое ожерелье. Кажется, у господина Фаберже этого добра навалом.

Ответить Василий не успел, ее каблучки торопливо застучали по каменным ступеням…

«Если бы она знала, куда он сейчас направляется», – губы Большакова разошлись в довольной улыбке. Дернув за полы слегка топорщившейся куртки, Василий быстро сбежал вниз. У подъезда стоял грузовик, в кузове которого разместилось с пяток бойцов, со скучающим видом посматривающих по сторонам. У кабины стоял шофер и смолил самокрутку. Он был из того многочисленного племени водителей, что не упускали возможности покурить перед дорогой. Спрятавшись в клубах едкого и горького дыма, водитель о чем-то мечтал, и его лицо приобретало благостное выражение. Заметив вышедшего Василия, он без сожаления отшвырнул самокрутку и живо поинтересовался:

– Куда мы едем, товарищ Большаков?

– На Большую Морскую, двадцать четыре, – ответил Василий, хватаясь за ручку кабины.

– Это к кому же на сей раз?

– В «Товарищество Фаберже». Слыхал о таком?

– Фаберже… – невольно протянул шофер, сильно хлопнув дверцей. Повернув ключ, он завел машину, затарахтевшую неожиданно громко. – Доводилось. Это сколько же он сокровищ прикарманил? – Машина тронулась, напугав громким сигналом двух бойцов, неспешно пересекавших дорогу.

– А вот мы сейчас и узнаем, – с подъемом произнес Большаков. – Ты бы на дорогу посматривал, а то, не ровен час, еще собьем кого-нибудь. Только сейчас мне неприятностей не хватало!