постоянно думаю о нём, хотя уже не разговариваю с ним мысленно, как мне советовал

школьный психолог, – это не помогает, а делает только хуже. Наверно, будь у меня не такой

сложный характер, я бы не оказалась здесь, а прожив долгую, возможно, счастливую жизнь,

очутилась в месте, где царит только любовь и добро, где меня ждал бы счастливый Андрей,

держа на руках пушистого Чарика, нашего давно погибшего щенка. Но это только догадки.

Когда я прошла на кухню, то поняла, почему в квартире было так холодно: окно было

распахнуто настежь. Капли дождя разбивались о стекла, а некоторые из них попадали на

подоконник и стекали на пол. На столе стояли недопитая бутылка “Шериданс” и два бокала,

один из которых был наполнен. Кто-то приходил к Радуге, пока я спала. В её комнате, на

кровати, я нашла пустую коробку из-под конфет и белоснежного мехового зайца, который

при нажатии ему на живот, читал известную детскую считалочку: “Раз, два, три, четыре, пять

– вышел зайчик погулять…”. Она наводила на меня странную грусть, когда я слышала её в

детстве. Однако тогда меня не страшила смерть, ведь дети бессмертны: многие из них рано

узнают, какой финал ожидает каждого человека, но представление об этом у них размыто.

Помню, я даже хотела поскорее умереть, чтобы увидеть тот сказочный и прекрасный сад, что

зовётся Эдем.

В ванне мне стало плохо, но чувство тошноты быстро прошло, и вместе с тем возникло

острое желание немедленно покинуть квартиру. Я быстро собралась и вскоре уже брела по

вечерним улицам, вглядываясь в серую пелену дождя. Встречные прохожие уставшими

глазами смотрели сквозь меня (в ненастье люди особенно не внимательны), и я чувствовала

себя маленьким потерянным светлячком из старого мультика. У газетного киоска стоял

знакомый мне пожилой мужчина, раздающий сектантскую литературу, которую никто

никогда не брал. Его всегда игнорировали. Иногда он падал на колени, собирал с асфальта

опавшие листья, сыпал себе их на голову, кричал о грядущем конце света и рыдал, как

истеричный ребёнок. Иногда его было жаль.

Парк почти опустел, и деревья прятали от фонарей свои чернильные тени, упираясь в небо

полуголыми ветвями и роняя сверху дрожащие капли. Свернув с центральной аллеи, я

обнаружила, что в моей любимой беседке никого нет. Там я нашла забытые кем-то цветные

мелки и горстку блестящих каштанов, лежащую на небрежно вырванном тетрадном листке.

Я высыпала её себе в карман, сама не зная для чего. Многие собирают каштаны совершенно

бесцельно, что придаёт этому занятию особое очарование. Подобрав с земли несколько

колючек, я достала их сердцевины и добавила к остальным плодам – мне всегда больше

нравилось охотиться на зелёных “ёжиков”, чем собирать уже выпавшие из них гладкие

шарики.

Жёлтым мелом я нарисовала на скамейке солнце, оно задорно улыбалось мне и подмигивало,

согревая придуманным теплом. Хотелось сидеть здесь вечно, но я знала, что скоро в парке

появятся опасные существа, от которых невозможно спастись, если они почуют твой страх.

Помимо психов и вампиров, тут хватало убийц.

Свою позднюю прогулку я решила завершить в тихом кафе, которое находилось неподалёку.

Безумно хотелось горячего шоколада.

Его сладкий тягучий вкус согрел и расслабил меня. Я прилегла на стол, опустив голову на

руки, и какое-то время сидела так в полудрёме, пока кто-то не подсел ко мне за столик.

Сквозь длинную косую чёлку, скрывавшую пол-лица, я взглянула на Ветра. Что-то в нём

изменилось, но я не могла сказать, что именно.

– Говорят, шоколад лечит сердце, – сказал он, подвинув ко мне новую чашку горячего

напитка, – а временами – душу.

– Сердце, возможно, и лечит, – я сделала большой глоток и обожглась, – только не разбитое.

Душа бессмертна, или ты выразился фигурально?

– Я часто так делаю.

Я вонзила в него злобный взгляд.

– А ещё чаще не отвечаешь на мои вопросы, но всё равно ходишь за мной, мечтая поскорее

свести с ума и заставить покончить с собой, как ты это сделал с Катей и тем парнем!

На секунду мне показалось, что в его глазах вспыхнули язычки пламени, но в следующий