— А ну-ка, серенький, иди-ка сюда, иди, мамочка, — нежным голосом говорит дядя Гнейс, поглядывая на полку; и если б в комнате был кто-нибудь, кроме него, он, по всей вероятности, ожидал бы появления кота, кролика или по меньшей мере морской свинки.

Между тем дядя Гнейс, продолжая нежное бормотание, сунул туда руку и извлек наружу кусок невзрачного серо-голубого камня. Он немедленно погладил его по гладкому месту, почесал у ребра, вытер о собственный рукав и поднес к самому своему носу:

— Излучайся, кисонька, излучайся. Твой Руди сегодня в плохом настроении, в очень плохом настроении. Вот так. Дыши на него, лечи его...

Дядя Гнейс прижал к себе камень с самой блаженной улыбкой. Глазные точки его окончательно скрылись в углублении между лучистыми радиусами. Он поцеловался бы со своим любимцем, если б грубый голос не прервал этой сцены:

— Сударь, вас спрашивает какой-то мужчина вулканического происхождения, из породы туфов, по всей вероятности, палеозойского периода, большой мощности, номер неизвестен, название Леопольд Дубиндус.

С этой странной речью дюжий слуга дяди Гнейса пропустил в комнату бывшего полицейского агента, в высшей степени оскорбленного подобной аттестацией.

— Уважаемый херр доктор, — произнес он взволнованно, — прошу вас объяснить своему слуге, что в нашем государстве спрашивают номера только у носильщиков, а также в театре, снимая верхнее носильное платье. Если же он полагает, что я...

— Успокойтесь, успокойтесь, дорогой херр Дубиндус! — с жаром прервал его доктор Гнейс. — Мой слуга положительно болен минералогической номенклатурой. Он не имел в виду ничего дурного.

— Ну, если он не имел, так и я не имею, — успокоился Дубиндус, опускаясь в ближнее кресло и озираясь по сторонам. — Вы, как видно, сударь, охотник до коллекций. Я тоже собираю в часы досуга, главным образом насчет уголовного кодекса. Милое, успокоительное занятие.

— Ага! Вы пришли посмотреть мою коллекцию! — сообразил дядя Гнейс, мгновенно одушевляясь. — И вы ее увидите, дорогой херр. На свете нет ничего живее и жизнерадостнее камней. Человек перед камнем просто испорченная машина, требующая отопления, и ничего больше.

— Сильно сказано, — пробормотал Дубиндус — Собственно я, прежде чем посмотреть, хотел получить от вас, как от специалиста...

— Немножко вступительной теории? — Морщины на челе Гнейса разошлись в разные стороны, и два больших, кротких, умнейших глаза разного цвета озарили его лицо. — Вы, по-видимому, высококультурный человек, дорогой херр. Садитесь удобней! Я начинаю.

С этими словами доктор прижал к себе серо-голубой камешек, пробежался бархатными шажками по комнате, любовно зажмурился и начал:

— Когда вы ездите в толпе народу, вы замечаете, что через некоторое время вам трудно дышать... Это потому, любезный друг, что люди выделяют испорченный воздух, отработанную материю... Что может бьть гаже и неприятнее существ, всюду поглощающих рабочий материал и испускающих из себя отработанный? Переведите теперь взгляд свой на камни. Они вбирают в себя отработанную материю человека. Они скрепляют ее в формулу. Они держат в себе колоссальные залежи рабочего материала, создаваемого из наших отбросов. Потенциал — вот что такое камень. Деликатное, воспитанное, общественное существо. Оно вам нигде не портит воздуха. Наоборот, оно вам его улучшает. Оно вбирает в себя вашу сырость, продукты вашего сгорания, ваш распад. Оно сушит вам болота, укрепляет топи, собирает газы, чтоб сделать их твердыми, воспитанными и портативными. И самые ядовитые струйки, которые вы день и ночь выпускаете в воздух, оно укрепляет в гнездах своих благороднейших пород, гранитов, — в аметисты, бериллы, изумруды, топазы, бриллианты! — Дядя Гнейс мечтательно посмотрел на серо-голубой камешек. Лицо его озарилось нежнейшей улыбкой. — Но кто питается, тот дышит!

«Надо было прийти камню-мамонту, радию и дохнуть из тысячетонной челюсти, чтоб люди присели на корточки и завопили: «Камень дышит... эманация!» Дяде Гнейсу не нужны мамонты, он знает десятки лет, что если дышит мамонт, дышит и кузнечик, и муравей... Нет минерала, который бы не дышал!

— Э-кх! — чихнул Леопольд Дубиндус. — Я, собственно, насчет практического...

— Правильно! — прервал его Гнейс. — От теории перейдем к практике. Легко понять, что если камень дышит, он на нас воздействует. Он воздействует на нас потенциальной силой, но для человека не безразлично, какой. Одна потенция у железа, другая у меди, у мрамора, у золота, у гранита, у яхонта, у серебра, у платины... Все эти воздействия надлежит изучить. Их надо использовать. В первую очередь для устройства человеческих жилищ! Мы еще не знаем, чем обязан камню характер пещерного жителя, что дало дерево народам, жившим в деревянных постройках! Мы должны сделать опыты с железными домами, с домами из различных сплавов! И уж если эта гадина, отравитель пространства, человек, нуждается в священной поддержке минерала...

Но тут Леопольд Дубиндус не выдержал. Он решил ответить надоедливому оратору по существу вопроса:

— Уважаемый доктор! Сколько я знаю, как блюститель порядка, не все люди испускают вредные газы. Этакими делами занимается разве что простонародье. И если прибавить к параграфу б статута 248-го о площадях, улицах, портиках и мостах, если прибавить, говорю я, о недопустимости зловония, то из боязни штрафа даже простонародный человек удержится, когда нужно!

Доктор Гнейс вытаращил на него два кротких, больших глаза, желтый и зеленый, и провел по лицу маленькой, бархатной ручкой.